Ханский ярлык

На стольце сидел задумчивый Андрей Александрович. С двух сторон от него стояли еще два седалища, видимо только что приставленные; на одном из них, справа от стольца, сидел епископ Симеон, недавно рукоположенный митрополитом Максимом владыкой Владимиру, Суздалю и Нижнему Новгороду.

«Ну, раз здесь епископ,— подумал Михаил,— ничего худого не должно случиться, зря брони надевали».

Седалище слева от стольца было свободно, и Михаил догадался: для посла ордынского предназначено. Князья, входя в горницу, делали неглубокий поклон великому князю и проходили, садились на лавки, где было свободнее. И как-то так случилось, вроде бы и не сговаривались, а расселись примечательно, разделившись обоюдным нелюбием. На лавку о правую руку от стольца сел Федор Ростиславич, с ним рядом ростовский князь и угличский. Напротив, слева от стольца, сел князь московский Данила Александрович, имея с двух сторон князя тверского и переяславского.

Наконец великий князь вышел из задумчивости, заговорил:

— Братья, наперво хочу представить вам нового владыку Симеона, недавно рукоположенного митрополитом на владимирский владычный стол.

С этими словами епископ поднялся с седалища.

— Благослови, отец святой, наш съезд,— сказал Андрей.

Симеон поднял свой крест, осенил им собравшихся, пробормотал негромко:

— Возлюбите друг друга, чада мои, простите друг другу вольные-невольные прегрешения, и пусть воссияет над вами слово Божие во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.

Все дружно закрестились. Перекрестился и Андрей, молвив:

— Спасибо, владыка, за путное слово и благословение.

Не словом, но взглядом выразительным князь Андрей дал понять владыке, что он свободен. Но Симеон молвил, садясь:

— Позволь мне присутствовать, сын мой.

— Пожалуйста,— пожал плечами великий князь, не умея скрыть неудовольствия от этого. Ему явно не хотелось иметь на съезде свидетелем владыку.

— Братья,— привстав, заговорил Андрей.— Великий хан Тохта прислал нам своего посла Александра Неврюя, который бы разобрался в наших делах и передал бы нам слово великого хана, а ему, всемогущему, нашу любовь и приязнь.

— Ишь ты, как взлюбил поганого царя,— пробормотал князь Данила на ухо Михаилу.— С-сука.

— Высокочтимый салтан Неврюй,— повысил голос князь Андрей.— Мы просим почтить нас своим присутствием.

Дверь распахнулась, и на пороге появился знатный татарин в зеленом бешмете, из-под которого виднелась ярко-желтая рубаха с перламутровыми пуговицами.

По знаку великого князя все князья встали и поклонились послу, важно прошествовавшему к стольцу и усевшемуся на приготовленное для него седалище с шелковой подушкой.

— Высокочтимый салтан Неврюй,— повысил голос князь Андрей.— Здесь собрались все... почти все русские князья. Они с нетерпением ждут царского слова из уст твоих.

Неврюй обвел быстрым взглядом своих щелок-глаз присутствующих и сказал отрывисто, словно пролаял:

— Великий хан недоволен вами.

И замолчал, словно ожидая чьего-то вопроса. «А когда он был доволен»,— подумал князь Данила. Но, видимо, подумал вслух, так как щелки-глаза оборотились на него, и посол наконец-то начал речь, опять как бы пролаивая каждое слово. Видимо, из-за некрепкого знания языка:

— Потому что вы стали неисправно платить выход. И платите кто как хочет и когда хочет. Если сравнить прошлогодний выход с выходом первого года после числа, то вы дали меньше трети, а хлеба вообще ни одного мешка.

— Но у нас был неурожай,— заметил князь Данила.— Голод.

— Ты бы помолчал, Данила, не перебивал посла,— попытался осадить брата Андрей.

— Нет-нет,— осклаблился Неврюй,— Пусть говорит, пусть говорит. Я должен слушать.

— У нас все сгорело. Люди целыми деревнями умирали от голоду. Где ж нам было взять хлеб.

— Спрашиваешь, где? А где твой сосед, тверской князь, брал? А?

Михаил Ярославич понял, что надо говорить:

— Я покупал у купцов, везших хлеб с Низу, и велел его скармливать голодающим, чтоб не вымерли. Платил втридорога. Если б я этого не сделал, то вся бы Тверь скудельницей была б.

— Но почему ты нисколько не послал в Орду?

— Потому и не послал, что все до зернышка скормил голодающим.

— Но сеял же?

— Сеял. Но кто ж семенное зерно включает в выход, Нев-рюй? Сам посуди, если я нынче не посею, что я в зиму повезу вам?

— Тут ты прав, князь Михаил,— неожиданно согласился Неврюй.— Но все же выход для вас должен быть на первом, главном месте, а потом уж голодающие.

— Не спорь, Миша,— шепнул князь Данила.— Не докажешь.

Но оказалось, слух у Неврюя был как у лисы.

— Отчего не докажешь, князь Данила? — ухмыльнулся он.— Ежели говорить все как есть, истинную правду, доказать можно.

— Ну коль ты хочешь истинную правду, высокочтимый Неврюй,— с плохо скрытой насмешкой заговорил Данила,— то изволь. Ты сказал, что против года, когда численники народ считали, собрали, мол, менее трети. Так с кого же собирать-то? Ваш салтан Дюденя железной метлой по Руси прошелся, закрома повымел, людей кого не убил, в полон увел, у меня вон Москву сжег...

— Данила-а,— вдруг возвысил голос князь Андрей.