Ханский ярлык

| Федор Ярославский и Константин Ростовский, с другой сто роны — князь Данила с Михаилом Тверским и Иваном Переяславским.

I Поскольку княжества не имели четких границ, то при сборе дани невольно или с умыслом сосед залезал в чужой удел и собирал дань с деревень, ему не принадлежащих. В самый разгар препирательств Константин Борисович вспомнил и про Кашинский удел:

— Мой брат Дмитрий, Царствие ему Небесное, подарил князю Михаилу землю, ему не принадлежащую.

— Как не принадлежащую?

— А ты глянь на грамоты метевые — к кому ближе Кашин, к Ростову али к Угличу? К Угличу. Стало быть, это угличская земля.

— Ты что, князь Константин, с коня свалился? — спросил Данила Александрович.— Ростов издревле держал Кашин под своей властью. И князь Дмитрий выделил его в приданое своей дочери Анне, ныне княгине тверской.

— Ну где ж справедливость? От Углича до Кашина можно в день доехать, а от Твери в три дни не доскачешь.

— Это ты у наших пращуров попытай, как это они делили, тебя не спросив. И кстати, ты ж ныне в Ростове сидишь, чего ж за Углич хлопочешь?

Все понимали, чего ростовский князь за Углич хлопочет: там сын его Александр сидит, как ему не порадеть?

— Ох и язва ты, князь Данила,— молвил Федор Ростиславич, пытаясь хоть так отомстить за вчерашнее.— Не твой удел, чего нос суешь?

— Ты бы уж молчал, Федор. Сидишь в Ярославле, а рот на Смоленск разеваешь, эвон аж через мое княжество и Можайское глядишь.

— Смоленск — моя дедина.

— Какого ж лешего присох в Ярославле? Он-то ведь не твоя дедина.

— Он мне с женой достался.

— Вот и молчи за Кашин, он князю Михаилу тоже с женой достался, тем более к его землям примыкает.

— А крепость есть?

— А то как? Миша, покажи им крепость.

Михаил Ярославич полез за пазуху, достал пергаментный свиток, развернул его, но передал не Федору, а великому князю.

Тот не стал вчитываться, взглянул только на подписи, печать и тут же вернул Михаилу.

— Все верно. Нечего воду в ступе толочь. Надо о выходе думать, как его увеличить,— сказал Андрей Александрович, косясь верноподданно на Неврюя.

Татарин, улыбаясь, кивал утвердительно. Это было его главной заботой — выход. Для этого и собрал он голдовников великого царя Тохты. Пусть думают, если не хотят прихода самой орды. Тогда все дороже обойдется.

13. ЮРЬЕВСКИЕ ПЕРЕСЫЛЫ

Из Москвы в Тверь прискакал гонец от князя Данилы Александровича, вручил князю Михаилу грамоту. Тот сорвал печать, развернул грамоту.

«Миша, как известил меня верный человек наш, великий дуропляс хочет идти на Переяславль, а оттуда на нас с тобой вроде. Надо заслонить ему путь к Иванову уделу. Выступай с дружиной на Юрьев, и я подойду туда же. Надо сбить ему рога. Данила».

— Сысой, накорми гонца и коня его. Я отвечу Даниле Александровичу.

Подошел Александр Маркович.

— Что случилось, Михаил Ярославич?

— Вот читай,— подал ему грамоту князь.

— Он что, не навоевался с Дюденей? — сказал боярин, прочтя грамоту.

— Главное, Ивана отправил с женой в Орду и в это время решил поживиться в его уделе.

— Не понимаю я великого князя,— пожал плечами Александр Маркович.— Только что съезд собирал, умирились вроде. И пожалуйста, опять руки чешутся.

— Ты поедешь со мной, Александр Маркович, может, удастся как под Дмитровой уговориться миром.

На следующий день Михаил отпустил московского гонца с ответной грамотой Даниле Александровичу, в которой обещал выступить с дружиной незамедлительно под Юрьев, оговаривая, однако, возможность помириться с «дуроплясом».

В свой полк великий князь Андрей Александрович собрал нижегородских, городецких и владимирских ратников. Из Владимира полк выступил по Переяславской дороге, и, как обычно, вперед были посланы дозоры. Двигались не спеша, поскольку половину полка составляли пешие ратники.

Трое дозорных ехали по лесной дороге и оживленно переговаривались, хотя по правилу должны были передвигаться тихо и по возможности скрытно. Но поскольку от своих они оторвались не менее чем на два поприща и ехали не по вражеской земле, чего было скрытничать и хорониться? Свои не слышат, врага не предвидится, а от голоса зверь бежит, почему бы не поговорить.

— Я намедни в гостях был, целую корчагу меду одолел,— хвастался один.— Что, не верите?

— И как же ты домой шел?

— Как? Обыкновенно, на своих двоих.

— А может, на четырех? — ржали на весь лес его спутники.

— Може, на четырех,— склабился хвастун.— Не помню.

— А може, на пяти? — еще более ухохатываясь, вопили дозорные.

Их хохот далеко разносился по лесу, действительно распугивая зверье и птиц. Но не людей.

На дорожном повороте из гущи ольхового куста неожиданно выскочили оружные люди и ухватили под уздцы двух коней:

— Приехали, братцы.

Третий дозорный, видя такое дело, повернул коня и, хлестнув его плеткой, помчался назад. Он мчался во весь опор, полагая, что за ним гонятся, боясь даже оглянуться. Однако за ним никто не гнался. Примчавшись к полку, он заорал:

— Бяда-а-а!

— Что случилось? — нахмурился великий князь, видя испуганное лицо дозорного.

— Збродни. На нас напали збродни.