Когда хлопнула дверь, внутри меня тоже что-то оборвалось с громким хлопком. Словно бы странные чары спали вместе с его уходом, в голове начало проясняться, и внезапно до меня дошёл весь ужас содеянного, накатывая волнами жгучего запоздалого сожаления.
Что я натворила?.. С чего всё началось, и в какой момент это можно было остановить, и можно ли было вообще?
Захотелось вернуться в купальню, как есть, прямо в платье, усесться в бадью и долго тереть себя мочалкой, пока не соскоблю все прикосновения, шёпот на коже, а главное, собственные мысли и ощущения.
Я опустилась на лавку в поисках опоры и вдруг обнаружила, что сижу босиком.
Солнце вымостило речушку леденцовой лазурью, изумрудом и ослепительным янтарём. Бабы на другом берегу трясли сиськами, полоская белье, тянуло полевыми травами и навозом. Людо полулежал в теньке и наблюдал, как капли медленно впитываются в грудь и живот, пощипывая кожу. Рядом на ветке висела выстиранная котта.
Лора сидела спиной к нему, суша камизу прямо на себе и теребя очередную ромашку.
– Я-ад, кн-жал, удуш-ш-е, – мычала она, снимая губами каждый второй лепесток и сплёвывая, а когда круг заканчивался, принималась за оставшиеся.
Опять гадает на способ расправы. В последнее время это её любимая забава, которую он не понимал. Какая разница, чем? Смерть она и есть смерть.
Пора возвращаться к Букэ, перерыв на исходе, а она ещё не досохла. Мокрая сорочка плотно облепила каждый позвонок. Людо смотрел, как они перекатываются, когда Лора наклонялась сорвать новый цветок взамен общипанного или чесала лопатку, потом сел и с нажимом провёл по ним большим пальцем от основания шеи до талии. Лора обернулась с высунутым языком, на конце которого дрожала рубиновой каплей божья коровка.
– Буэ, ты отвратительна! – Он упал обратно на спину, задыхаясь от хохота и закрываясь руками. – Нет, не приближайся ко мне с этой мерзостью!
С трудом сдерживая смех, чтобы не сглотнуть, Лора наклонилась и протяжно лизнула его в плечо, пересаживая жительницу ромашки. Стукнула по руке, когда Людо попытался прихлопнуть букашку.
– Не смей!
И аккуратно, с помощью листика, перенесла божью коровку в траву. Влажный след от языка на коже горел, пульс частил, к ноге прижималось её бедро.
Лора наклонилась ниже, так что чёрные воронки глаз заслонили солнечный день и весь мир, и вдруг до крови укусила его в предплечье. Людо проснулся, рефлекторно сжав пальцы, в которых извивалась, пища, мохнатая тварь. Повернулся и с хлюпаньем размозжил крысе голову о стену. Поморщился от простреливающей боли в рёбрах под тугой повязкой, отбросил тушку и сделал три поверхностных вдоха, унимая головокружение. Сколько прошло? Всё ещё ночь или уже рассвело? Так темно не бывает даже с закрытыми глазами. Он смочил горло слюной и крепко смежил веки, призывая дрёму. Пусть снова приснится тот день…
31
Я набралась храбрости и трижды постучала в дверь. С той стороны что-то невнятно крикнули, и, сочтя это приглашением, я толкнула створку. В нос ударил характерный запах щёлочи, слезя глаза и размывая сидящего за пюпитром напротив окна человека. Одной рукой придерживая пергамент, зажатым в другой ножичком он торопливо выскребал ошибку, пока чернила не успели впитаться.
– Положите туда, – не глядя махнул он.
– Я бы положила, если б знала, что…
Тесий обернулся, заморгал, словно осознавая моё присутствие, и вскочил.
– Миледи, не ожидал вас здесь увидеть. Я ожидал…
– …слугу с какими-то бумагами. Я догадалась.
Мы оба замолчали. Тесий аккуратно положил ножик на залитый утренним светом стол, где был установлен пюпитр, и церемонно завёл руки за спину.
– Я прервала вашу работу? – спросила я, когда пауза стала неловкой, и кивнула на какой-то приказ, который он переписывал набело с прикреплённого выше брульона[60]. Висящие на лентах грузики отмечали место, где он остановился.
Тесий тоже на него обернулся.
– Вы тут ни при чём, миледи. Её ещё раньше прервала моя собственная невнимательность.
И снова пауза, которую я не знала, чем заполнить. Обычно этим в наших беседах занимался Тесий, но сейчас он не выглядел расположенным к разговорам со мной.
Он уже опомнился от неожиданного визита, и лицо на глазах замыкалось.
Я всё же попыталась снова. Приблизившись к столу, легко провела кончиками пальцев по аккуратной кипе очиненных перьев.
– Вам приходится столько писать?
Тесий чуть покраснел.
– Очинка помогает мне… собраться с мыслями.
Я обвела оценивающим взглядом перья. Похоже, его мысли сегодня совсем разбрелись. И меня не отпускало ощущение, что это в немалой степени связано с нашей ссорой накануне. Его насторожённый взгляд это подтверждал.
Он словно ждал, что я снова брошу в лицо какую-нибудь гадость.
– Вчера я вас обидела, – сказала я напрямик, отбрасывая притворство и попытки измыслить тему, которая бы аккуратно подвела нас к истинной цели моего визита.
– Не стоит поминать былое, миледи, – быстро произнёс он.