И в тот же день, в румяный утра час,
Блестящая вся свита собралась.
А брат ее верхом скакал с ней рядом.
Все за невестой двинулись вперед.
На ней сияли ярко самоцветы;
Роскошно был и брат ее одет,
И вся толпа ликующая эта
В Салуццо-город скачет день за днем.
А мы теперь к маркграфу перейдем.
Ужаснее всех прочих испытанье
Чтобы узнать, не вызвали ль страданья
Тень озлобления в душе у ней,
Не стала ли любовь ее слабей.
И вот однажды к ней такое слово
«Я признаю, Гризельда: много лет
Вы были мне супругою примерной;
Хоть нищенкой вы родились на свет,
Я нрав ценил ваш, ласковый и верный.
Порой о чувствах забывать велит:
В высоком сане рабский жребий скрыт.
Мне не дано как пахарю простому
Жизнь провести свою. Кричит народ,
И папа разрешенье мне дает
На то, чтоб с вами учинить развод.
А потому вам, не таясь, скажу я:
Решил я взять себе жену другую.
А что вы принесли сюда с собою,
То разрешаю вам обратно взять.
На дом отца дворцовые покои
Должны сменить вы. В жизни никакое
Послушной будете, надеюсь, вы».
В ответ Гризельда, полная смиренья,
Сказала так: «Считала я всегда,
Что между мной и вами нет сравненья.
Мой повелитель! Эти все года,
Что вам достойна быть простой прислугой,
Не только что законною супругой.
Свидетель мне Предвечный Судия,
Себя отнюдь не госпожою я,
А лишь служанкой скромной ощущала.
И — много ль мне осталось жить иль мало —
Мне на роду написано судьбой
За то, что мне, безродной и убогой,
В чести прожить вы дали столько лет,
Я на коленях умоляю Бога:
Да охранит он вас от всяких бед!
К отцу вернусь я с радостью — с ним вместе
До смерти проживу в родимом месте…
Где я впервые взор открыла свой,
Там жизнь окончу и сойду в могилу
Вам девственность свою я посвятила,
Вам верность, будучи женой, хранила,
И потому избави Бог, чтоб вас
Я предала и с кем-нибудь сошлась.
Дни счастья и покоя без числа!
Освободить ей место я готова,
Где столько лет в блаженстве прожила.
Коль вы хотите, чтобы я ушла
Желанье ваше я исполнить рада.
Вы мне велите взять добро свое.
Но как приказ ваш мне исполнить честно?
Я принесла с собою лишь тряпье.
О Боже мой! Как нежно, как чудесно
Звучала ваша речь, сиял ваш взгляд,
Когда венчальный нас вязал обряд!
Не лжет, увы, народное присловье —
Я испытала: с новою любовью
Соперничать, любовь, нельзя тебе.
Но не скорблю я о своей судьбе.
Я б лучше умерла, чем пожалела,
Вы знаете: наряд презренный мой
Сменили вы на пышный и богатый,
Когда невестой увели с собой.
Лишь наготу и верность к вам в палаты,
Все, что на мне, с кольцом венчальным вам
Я, недостойная, сейчас отдам.
Все драгоценности и все каменья
Я в горнице оставила у вас.
Раздетою вернусь туда сейчас:540
Хочу исполнить точно ваш приказ.
Но чтоб никто не мог меня ославить,
Прошу одну рубашку мне оставить.
Чтобы то тело женское, в котором
Зачаты были ваши дочь и сын,
Нагим, как червь, предстало перед взором
Толпы сбежавшейся. Таким позором
Хотя и недостойную, увы!
За девственность мою, что вам когда-то
Я принесла и ныне взять с собой
Уж не могу, прошу мне дать в отплату
Прикрыть могла, что вам была женой.
Итак, прощайте, мой супруг любимый,
Расстаться с вами навсегда должны мы».
«Рубашку можешь не снимать», — в ответ
В его глазах вдруг помутился свет
От жалости и чувства состраданья,
И он ушел. С себя все одеянье
Сняла Гризельда и пошла босой,
Толпа, кляня Гризельдин рок суровый,
За нею с горькими слезами шла.
Она в пути не проронила слова,
И глаз ее не замутила мгла.
Весть об ее печальном возвращенье,
Он проклял день и час ее рожденья.
Всегда питал в душе своей старик
В благополучье дочери сомненье;
Когда маркграф, насытив вожделенье,
Почувствует невольно огорченье,
Что в жены взял безродную, и с ней
Расстаться постарается скорей.
Толпа людская пред его избой),
И, старым платьем ей накрывши тело,
Он слезы горькие стал лить рекой.
Но грубая дерюга ей плохой
И новых дыр приобрела немало.
Так стала жить Гризельда у отца,
Цвет верности и женского смиренья,
Ни словом, ни движением лица —
Не проявляя чувства оскорбленья