Кентерберийские рассказы

Как сокол, что взмывает в облака,

310 Так и молитва наша высока,

Доходчива до Божия престола.

Ах, Томас, Томас! Нашего глагола

Столь велика пред Богом благодать,

Что не могу тебе и рассказать.

315 Молитвой нашей только и живешь ты,

Хотя того не ценишь даже в грош ты.

И день и ночь возносим мы моленья,

Чтоб дал тебе Всевышний исцеленье

И каждым членом вновь ты мог владеть».

320 «Свидетель Бог, старался я радеть

За эти годы целой своре братьев.

Что им скормил, того не смог содрать я

Со всех клиентов, разорился в пух.

Но легче на волос не стал недуг.

325 А денежки прощай. Они уплыли».

«Все потому, что неразумно были

Обращены. К чему сменять так часто

Молельщиков? С одним водись, и баста.

Не исцелит цирюльник иль аптекарь,

330 К чему они, коль лечит лучший лекарь?

Тебя непостоянство, Томас, губит.

Ну кто тебя, как мы, жалеет, любит?

Тебе ль молитвы нашей недостало?

Нет, дело в том, что ты даешь нам мало:

335 «Даруй в обитель эту порося;

В обитель ту пошли, жена, гуся;

Дай брату грош, пускай его не злится».

Нет, Томас, нет, куда это годится?

Разбей ты фартинг506 на двенадцать долек —

340 Получишь даже и не ноль, а нолик.

Вещь в целом — сила, пусть под спудом скрыта,

Но силы нет, коль на куски разбита.

Я не хочу обманывать и льстить,

Молитву хочешь даром получить,

345 Но Бог не раз вещал, вещал стократы,

Что труженик своей достоин платы.

Твоих сокровищ, Томас, не хочу я,

Но их охотно Господу вручу я.

И братия помолится охотно,

350 Да обратится дар твой доброхотный

На церковь Божью. Если хочешь знать,

Сколь велика в том деле благодать,

Я на угодника Фому507 сошлюся,

Что строил храм для короля-индуса.

355 Ты вот лежишь, бесовской полон злобой,

Всецело занятый своей особой.

Жену свою, страдалицу, бранишь

И кроткую овечку жесточишь.

Поверь мне, Томас, Бог тебя осудит,

360 Не ссорься с нею, много лучше будет,

Ведь пожалеешь сам ты наконец.

Об этом вот что говорит мудрец:508

«Не будь ты дома аки лютый лев;

Не обращай на ближних ярый гнев,

365 Тебя в беде друзья да не покинут».

Страшись, о Томас! Мерзкую скотину

Ты выкормил в утробе: то змея,

Что средь цветов ползет, свой хвост вия,

И насмерть вдруг украдкою нас жалит.

370 Ее укус кого угодно свалит.

Ведь жизни тысячи людей лишились

Лишь оттого, что с женами бранились

Или с наложницами. Ты ж, мой друг,

Такой пленительной жены супруг,

375 Зачем с ней ссориться тебе напрасно?

Скажу тебе, что нет змеи ужасной,

Которая б опаснее была,

Чем женщины,509 когда ты их до зла

Доводишь сам придирками своими.

380 О мести мысль овладевает ими.

Гневливость — грех, один из тех семи,

Которые бушуют меж людьми

И губят тех, кто их не подавляет.

И каждый пастырь это твердо знает,

385 Любой из них тебе бы мог сказать,

Как гнев нас побуждает убивать.

Гнев — исполнитель дьявольских велений.

О гневе мог бы я нравоучений

До самого утра не прерывать.

390 Вот почему молю Святую Мать,

Да не вручит гневливцу царской власти.

Не может горшей быть для всех напасти,

Чем на престоле лютый властелин.

Вот в древности жил некогда один

395 Такой гневливец. Говорил Сенека,510

Гневливее не знал он человека.

Два рыцаря уехали при нем

Куда-то утром, а вернулся днем

Один из них, другой не появлялся

400 Довольно долго. И тотчас раздался

Владыки приговор над виноватым:

«Ты учинил недоброе над братом,

За то твой друг тебя сейчас казнит».

И третьему он рыцарю велит:

405 «Возьми его и умертви тотчас».

Но не пришлось казнить его в сей раз.

Уж к месту казни оба приближались,

Как с рыцарем пропавшим повстречались.

Тут ими овладел восторг великий.

410 Все возвратились к лютому владыке

И говорят: «Тот рыцарь не убит,

Вот пред тобой он невредим стоит».

Владыка рек: «Умрете вы, скоты,

Все трое разом — ты, и ты, и ты».

415 И первому: «Раз ты приговорен,

Ты должен умереть». Второму он:

«Ты стал причиной смерти для другого».

«И ты умрешь. Ты ж не исполнил слова», —

Сказал он третьему и всех казнил.

420 Камбиз511 гневливый выпивку любил,

Иной он не искал себе утехи,

Но не сносил ни от кого помехи.

Один придворный, из больших ханжей,

Его корил, чванливый дуралей:

425 «Владыке гибель на стезе порока,

И в пьянстве никогда не будет прока

Ни для кого, не токмо для царя.

Чего в глаза царям не говорят,

То во сто глаз за ними примечают,

430 Когда цари и не подозревают.

Вина поменьше пей ты, ради Бога,

Ведь от него слабеют понемногу

И разум человека, и все члены».

«Наоборот, — сказал Камбиз надменный,

435 Я это докажу тебе сейчас.

Вино не расслабляет рук иль глаз,

У разума не отнимает силы,

И в этом убедишься ты, мой милый».

Тут он еще сильней стал пить, чем прежде,

440 И вот что пьяному взбрело невежде:

Придворному велит, чтобы привел

Он сына своего, и тот пришел.

Тут лежа царь опер свой лук о брюхо,

А тетиву отвел назад, за ухо,

445 И наповал убил стрелой ребенка.

«Ну как? С вином не вся ушла силенка,

И разум мой, и меткость рук и глаза?»

Ответ отца не завершит рассказа.

Был сын убит — так что ж тут отвечать?

450 А случай сей нам всем потребно знать,

И наипаче всех — придворной клике.

«Ходить ты должен пред лицом владыки».

Да и тебе таков же мой совет.

Когда бедняк, что в рубище одет,