Ты обличай его во всех пороках,
Царей же наставлять остерегись,
Хотя б в аду они потом спеклись.
Иль Кир512 еще, персидский царь гневливый, —
Любимый конь, когда на Вавилон
Царь шел войной, поток был отведен,
Река наказана, и все без броду
Виновную переходили воду.
«С гневливцем не ходи путем безумца,
Да не раскаешься». Что тут прибавить?
И лучше, Томас, гнев тебе оставить.
Слова мои, как половица, прямы,
Бесовский нож от сердца отврати
И разум исповедью освяти».
«Ну нет. Зачем мне брату открываться?
Сподобился я утром причащаться
Вновь исповедоваться нету сил».
«Тогда даруй на монастырь хоть злато.
Обитель наша очень небогата,
И, собираясь строить Божий дом,
Когда другие сласти уплетали, —
Мы стены храма купно воздвигали.
Но до сих пор стоят те стены голы,
И в кельях нет ни потолка, ни пола.
За камень мы досель еще в долгу.
Сними с нас тяжкие долгов вериги,
Не то за долг продать придется книги.
А нашего лишившись поученья,
Ну, если б нас, монахов, вдруг не стало?
Да лучше б тьма небесный свет объяла,
Чем вам хоть день прожить в грехе без нас.
Кто б стал молиться и страдать за вас?
Напутствуем больного человека
Мы со времен пророка Илии.514
Так неужели деньги ты свои
В то милосердное не вложишь дело?»
И на колени пал он пред кроватью,
Вымаливая денежки на братью.
Больной от ярости чуть не задохся,
Хотел бы он, чтоб брат в геенне спекся
«Хочу тебе имущество свое
Оставить, брат мой. Я ведь брат, не так ли?»515
Монашьи губы тут совсем размякли.
«Брат, разумеется, — он говорит, —
И я его супруге отдал вашей».
«Ах так? — сказал больной сквозь хрип и кашель. —
Хочу избавиться от вечной муки,
И дар мой тотчас же получишь в руки,
В котором мне не надо прекословить
(И без того меня ты нынче мучишь):
Клянусь, что злато лишь тогда получишь,
Коль дар тобою будет донесен
Во всей обители тобой не будет».
«Клянусь, — вскричал монах, — и пусть осудит
Меня на казнь Предвечный Судия,
Коль клятвы этой не исполню я».
(Почто терплю я, Боже, эту муку?),
Пониже шарь, там в сокровенном месте
Найдешь подарок с завещаньем вместе».
«Ну, все мое!» — возликовал монах
«Благословен и ныне ты и присно!»
Под ягодицы руку он протиснул
И получил в ладонь горячий вздох
(Мощнее дунуть, думаю, б не смог
Опешил брат от злости и досады,
Потом вскочил, как разъяренный лев,
Не в силах скрыть его объявший гнев.
«Ах ты, обманщик! Олух ты! Мужлан!
За все твои притворства, ахи, охи
И за такие, как сейчас вот, вздохи».
Подсматривали слуги при дверях
И, видя, как беснуется монах,
С позором брата из дому прогнали.
И он пошел, весь скрюченный от злости,
В харчевню, где уже играли в кости
С подручным служка на вчерашний сбор.
И, весь взъерошась, словно дикобраз,
И зубы стиснув, все сильней ярясь
И распалившись лютой жаждой мести,
Шаги направил в ближнее поместье;
И той деревни лорд и господин.
Сеньор достойный со своею свитой
Сидел за трапезой, когда сердитый
Ввалился брат и, яростью горя,
Все ж наконец: «Спаси вас Бог», — сказал он,
И никогда еще не представал он
Перед сеньором в облике таком.
«Всегда тебя приветствует мой дом, —
Что, иль разбойниками удостоен
Вниманием? Иль кем-нибудь обижен?
Садись же, отче. Вот сюда, поближе.
И, видит Бог, тебе я помогу».
Вассал твой оскорбил в деревне этой,
Безбожник он и грубиян отпетый.
Но что печалит более всего,
Чего не ждал я в жизни от него,
Хулы на монастырь наш. Олух дерзкий
Осмелился обитель оскорблять».
«Учитель, ты нам должен рассказать…»
«Нет, не учитель, а служитель Божий —
В духовной школе, не велит Писанье,516
Всем гордецам и дурням в назиданье,
Чтоб званьем «рабби» нас вы называли, —
Будь то на торжище иль в пышном зале…»
«Хотя я в суд с обидчиком не вниду,
Но, видит Бог, такое поруганье
Монаха, a per consequens517 и званья
Монашьего, и церкви всей преславной…
«Отец, надеюсь, исправимо дело.
Спокойней будь. Клянусь Господним телом.
Ты соль земли, ты исповедник мой;
Так поделись же ты своей бедой».
И ничего от них в сердцах не скрыл он.
Не отвратив спокойного лица,
Хозяйка выслушала до конца