Его рассказ и молвила: «О Боже!
«Об этом как вы мыслите, миледи?»
«А что ж мне думать? Он, должно быть, бредил.
Застлало голову ему туманом.
Мужлан он, так и вел себя мужланом.
И прегрешения ему простит».
«Ну нет, сударыня, ему иначе
Я отплачу, и он еще заплачет.
Я никогда обиды не забуду,
Что мне дерзнул такое подарить,
Чего никто не сможет разделить,
Да еще поровну. Ах, плут прожженный!»
Сидел хозяин, в думу погруженный;
«А ведь какой пронырливый нахал!
Какую задал брату он задачу!
То дьявольские козни, не иначе,
И в задометрии ответа нет,
Из звука, запаха и сотрясенья.
А он не глуп, сей олух, без сомненья».
«Нет, в самом деле, — продолжал он вслух,
В том старике сидит нечистый дух.
И подшутил он над тобою славно.
Ты в дураках. Ведь что и говорить,
Как вздох такой на части разделить,
Раз это только воздуха трясенье?
Pardi.518 Еще напасти не бывало —
Послали черти умного вассала.
Вот исповедника он как провел!
Но будет думать! Сядемте за стол,
А олух тот — конечно, одержимый.
Пускай его проваливает в ад —
Сам сатана ему там будет рад».
А за спиной у лорда сквайр стоял,
И вслушивался в эти разговоры.
«Милорд, — сказал он, — нелегко, без спору,
Вздох разделить, но если бы купил
Мне плащ монах, я б тотчас научил
И никого при том не пропустить».
«Ну говори. Плащ я тебе дарю.
Ах, плут! Я нетерпением горю
Скорей узнать, что ты, злодей, придумал, —
И начал сквайр: «В день, когда воздух тих,
Когда в нем нет течений никаких,
Принесть велите в этот самый зал
От воза колесо,519 — так он сказал, —
И хорошенько вы уж присмотрите
(В таких делах заботливым хвала),
Чтоб ступица его с дырой была.
Двенадцать спиц у колеса бывает.
Монах. А почему? Узнать хотите ль?
Тринадцать братьев — полная обитель.520
А исповедник ваш свой долг исполнит —
Число тринадцать он собой дополнит.
Под колесом все станут на колени,
И против каждого меж спиц просвета
Пусть будет нос монашеский при этом.
Брат исповедник — коновод игры —
А тот мужлан, в чьем пузе ветр и грозы,
Пускай придет и сам иль под угрозой
(Чего не сделаешь, коль повелят?)
К дыре приставит оголенный зад
И вам, милорд, теперь должно быть ясно,
Что звук и вонь, из зада устремясь
И поровну меж спиц распределясь,
Не обделят ни одного из братьи,
Не выделить такого брата грех, —
Получит вдесятеро против всех.
Такой обычай у монахов всюду:
Достойнейшему — первый доступ к блюду.
Когда с амвона утром говорил.
Когда на то моя была бы воля,
Не только вздох, а вздоха три иль боле
Он первым бы у ступицы вкусил;
Ведь проповедник лучший он и спорщик».
Сеньор, хозяйка, гости, но не сборщик
Сошлись на том, что Дженкин разрешил
Задачу и что плащ он заслужил.
Решить бы не смогли ее умней,
Ясней облечь ее в свои понятья.
Монах сидел, давясь, жуя проклятья.
Про старика ж был общий приговор,
Что не дурак он и не одержимый.
И поднялся тут смех неудержимый.
Рассказ мой кончен, кланяюсь вам низко
Я за вниманье. Э, да город близко.
ЧЕТВЕРТЫЙ ФРАГМЕНТ
«Да что вы спите, что ли, сэр студент? —
Сказал хозяин. — Вам фату и лент —
И в точности вы были бы невеста
За свадебным столом. «Всему есть место
А я ни слова нынче не слыхал
Из ваших уст. Софизмов мудрых бремя,523
Должно быть, занимало вас все время.
Во славу Божью! Будьте веселей,
Игру коль начал — надобно играть
И правила игры не нарушать.
Рассказ веселый вы нам расскажите.
Чур, проповедь святую не бубните,
Гнусить умеют, навевая страх.
И чтоб не одолел нас сладкий сон,
Веселый подымите нам трезвон.
Метафоры, фигуры и прикрасы
Чтобы в высоком стиле королям
Хвалу воспеть иль славить нежных дам.
Для нас попроще надо речь держать,
Чтоб все могли рассказ простой понять».
«Хозяин, каждый должен принести вам
Свой вклад посильный. Слов своих назад