Кентерберийские рассказы

У нас самих кружится голова:
Их обманув, себя надеждой тешим,
Свои ошибки повторяем те же.
Опять, как прежде, ускользает цель.
Похмелье тяжкое сменяет хмель.
А завтра простаков мы снова маним,
Пока и сами нищими не станем.

Услышав такое разоблачение, Каноник в гневе уезжает, а Слуга решает «выложить всю правду» о его «делишках». В первой части рассказа Слуга выкладывает эту «правду» во всех ее неприглядных подробностях, а во второй излагает свою историю о каком-то другом канонике, тоже горе-алхимике, который ловко одурачил приходского священника, выманив у него сорок фунтов за свои секреты и тут же скрывшись с денежками в кармане.

Если первая часть рассказа напоминает «исповедальные» прологи Алисон из Бата и Продавца Индульгенций, с той разницей, что возникающий из ниоткуда Слуга не имеет литературных прототипов и никак не связан с «Романом о Розе», то жанр основной истории не поддается точному определению. Больше всего эта история напоминает фаблио, где хитрый плут дурачит глупца, хотя здесь и отсутствует привычный для жанра любовный компонент интриги. Многие исследователи полагают, что сама эта история была написана раньше, а потом уже включена в книгу. Даже если это так, она очень хорошо вписалась в восьмой фрагмент, составив единое целое с «Прологом» Слуги и первой частью его рассказа, которые совершенно очевидно были сочинены специально для этого фрагмента. Каких-либо определенных источников истории ученым установить не удалось, хотя рассказ выдает неплохие познания автора в области алхимии, которая вошла в жизнь Западной Европы благодаря латинским переводам арабских источников в XII в. и стала очень популярной к концу Средневековья вопреки отрицательному отношению к ней католической церкви.

«Рассказ Слуги Каноника» и «Рассказ Второй Монахини» объединяет общая тема трансформации, увиденная с двух противоположных точек зрения.

У Монахини речь идет о духовном преображении людей ради «иной жизни в ином пределе». У Слуги же — это алхимическая трансформация металлов, преследующая сугубо корыстные цели легкого обогащения. (Вспомним эпиграф к «Рассказу Продавца Индульгенций» о корыстолюбии как корне всех зол.) Таким образом, если «Рассказ Второй Монахини» целиком устремлен вверх, в горний мир, к «блаженной цели», то «Рассказ Слуги Каноника» отсылает читателей вниз, к недрам земли и абсолютно земным заботам.

Этот контраст сразу же дает о себе знать в образности обеих историй. Так, если в момент пытки в раскаленной бане у Цецилии «на лбу… и пот не проступил», то Каноник ведет себя в самой обычной обстановке противоположным образом:

Толстым лопухом
Прикрыл он темя, капюшон надвинул
Так, что накрыл и голову и спину,
И под двойной защитой их потел он,
Как перегонный куб, что чистотелом
Иль стенницей лекарственной набит
И сок целебный, словно пот, струит.

«Исповедь» Слуги Каноника производит двойственное впечатление. С одной стороны, стараясь предостеречь слушателей от грозящей им опасности, он признается в своем невежестве в области алхимии, а, с другой, он с явным удовольствием сыплет специальными терминами направо и налево, заявляя, однако, что все это пустая трата времени:

Забыл еще сказать я о бутылках,
О едких водах, кислоте, опилках,
О растворении сгущенных тел
И о сгущенье, коль осадок сел,
О разных маслах, о заморской вате, —
Все рассказать, так Библии не хватит
И самой толстой; эти имена
Забыть хотел бы. Всем одна цена.

Создается впечатление, что Слуга вопреки всем своим уверениям и вопреки самому здравому смыслу все же до конца не освободился от своего пагубного пристрастия, которое стало для него чем-то вроде наркотической зависимости. И у него, как и у большинства других алхимиков, в глубине души все же теплится еще безумная надежда добыть философский камень, хотя разумом он и понимает всю ее тщетность:

И, на беду, надежда та крепка,
До самой смерти манит дурака.
И ремесло свое он не клянет:
Он сладость в горечи его найдет.