Каждый час ранит, последний убивает

Когда мать закончила плести корзину, то взяла дочь на руки. Она продолжала петь и при этом крутила-вертела малышку над головой.

Они расхохотались и обнялись.

Конечно, они были счастливы.

Потом они пошли обратно в маленький домик, и мать искупала ее, рассказывая историю. Волшебную сказку, в которой все хорошо заканчивалось.

В этот период ее жизни все истории заканчивались хорошо.

Мать завернула ее в полотенце и долго держала на коленях.

И она уснула с улыбкой на лице.

Он был всегда, в закоулках ее памяти.

Этой ночью он явился, словно хотел напомнить ей о былом счастье. Что оно ей знакомо. Что она была желанна, хотя это и было давно.

Он был всегда, в закоулках ее памяти.

Как воспоминание, кристально чистое воспоминание.

Четкое, как росчерк китайской туши.

55

Когда я открываю глаза, то вижу свет. Мягкий, он похож на свет от лампы на моей коробке. Я двигаю рукой, отчего в плече появляется невыносимая боль. Я слышу собственный стон, но он доносится будто откуда-то издалека. Словно бы стонет кто-то другой.

Тогда я перестаю двигаться и закрываю глаза.

Я возвращаюсь к себе домой, под оранжевое покрывало. Мама смотрит на меня и улыбается. Она подходит ко мне, садится и кладет руку мне на лоб.

Просыпайся, ангел мой.

Ты должна проснуться.

Я снова выныриваю на поверхность. Где-то возле меня по-прежнему льется мягкий свет. И тихо. Я могу расслышать, как в ушах бьется пульс. Может быть, я на самом деле не проснулась. Может, я все еще сплю.

Но тело болит. Словно что-то ужасно огромное навалилось на меня всей своей тяжестью.

Может ли что-то болеть, когда спишь?

Вернуться обратно, прижаться к ней. Она поднимет меня над головой и начнет крутить и вертеть…

Я поднимаю веки, они как ночные мотыльки, которые летят на таинственный свет. В этой по-прежнему идеальной тишине становится яснее, где болит. Наверное, мне в ноги, живот и спину воткнули стрелы. Отравленные стрелы. А в череп вбили гвозди. Которые вошли глубоко в мозг.

Но все-таки я могу кое-что разглядеть. Белый потолок, люстру.

Я никогда не видела эту люстру.

Ступням становится все холоднее. Может быть, я лежу во льду?

Я в гробу?

Не думаю, что в гробу есть люстры.

Я предпочитаю вернуться к себе домой. Закутываюсь в оранжевое покрывало и вижу, что вокруг меня ничего нет. Ни дома, ни песка.

И мама тоже исчезла.

Подними меня над головой, крути и верти.

По-прежнему льется свет. Мягкий и уютный.

Люстра на своем месте.

Мне кажется, что я выныриваю из влажного мира, покрытого густым туманом.

На этот раз я различаю чьи-то голоса. Они звучат приглушенно, какие-то люди смеются и разговаривают. Я изо всех сил прислушиваюсь.

Я лежу на чем-то мягком. Не на полу, тут что-то другое. Сосредотачиваюсь и пытаюсь выговорить хоть слово, хоть звук. Стараюсь произнести свое имя.

Но только я не помню, как меня зовут.

Тогда я отключаюсь. Пытаюсь найти дорогу домой. К оранжевому покрывалу, белому платью, синей тарелке. К маме, ее улыбке, ее голосу и взгляду.

Но я потерялась. Я уже не дома, а где-то еще.

В глубокой яме, черной и глухой.

По-прежнему звучат голоса.

Льется свет. Потолок. Люстра.

Я чуть поворачиваю голову вправо, отчего спину пронзает жуткая боль. Замечаю белую стену, заполненные предметами полки, деревянную дверь. Все это я вижу впервые.

Меня охватывает страх, держит, не отпускает. Страх поднимает меня в воздух и крутит, крутит, крутит. Шепчет на ухо ужасные слова:

Где ты, Тама? Где ты?..

Вокруг нет ничего привычного, и я паникую. Ору. Дверь открывается, появляется огромный расплывчатый силуэт, кто-то идет ко мне.

Я снова кричу.

Успокойся, Тама.

Я знаю этот голос.

Все будет хорошо, Тама.

Я думаю, что это голос отца.

Тогда я успокаиваюсь и впадаю в беспамятство.

В какой уже раз я открываю глаза. Белый потолок, люстра посередине. Подношу правую руку к лицу, кладу ладонь себе на лоб. Он горячий, как угли в жаровне. Поворачиваю голову, в этот раз влево. Вижу закрытое ставнями окно. В ставнях маленькие щелочки, через которые просачивается дневной свет.

Я ничего не узнаю, но понимаю, что лежу на кровати. Я в комнате. В настоящей комнате, на настоящей кровати. На настоящих простынях.

Мне удается пошевелиться, все тело болит. Каждое движение ощущается как подвиг.

– Тише, Тама, не волнуйся…

Оборачиваюсь на голос и сначала вижу настольную лампу, это от нее идет мягкий свет. Потом вижу Изри, он сидит у кровати.

– Где… я?

Всего два слова, и я срываю голос.

– У меня. Ты у меня дома.

Он кладет руку мне под голову, мягко приподнимает и подносит ко рту стакан воды. Я сразу отпиваю половину и без сил падаю на подушку.

– Ты должна отдыхать. Поправиться… Я о тебе позабочусь, хорошо?

Я закрываю глаза в надежде, что это не сон. Что я не на лоджии, что Изри и правда рядом.

Господи, пусть это будет не сон, прошу тебя!

Или отпусти меня домой, под оранжевое покрывало. Отпусти к маме.

* * *

Это был не сон.