Каторжанин

Красивый трёхмачтовый старинный корабль, на мачте развивается алое полотнище с серпом и молотом на нём, на мостике стоит мужик в чёрном бархатном берете, чёрной воронёной кирасе и длинным узким мечом с причудливой гардой у пояса. Бородка, как у кардинала Ришелье, перья на берете развеваются, морда наглая, весь такой невообразимо брутальный. Пялится куда-то вперёд в длиннющую старинную подзорную трубу.

Я наблюдал картинку как будто со стороны, даже видел название корабля, выведенное красивой готической вязью — «Виктория».

Кавалер на мостике вдруг опустил трубу и азартно заорал на старо-французском:

— Все по местам, поднять брейд-вымпел! Абордажная партия товсь!!! Живо, живо, желудки… — а потом вдруг подпустил на чистом русском. — A vot hren tebe na worotnik Pauchya morda…

«Я что ли? — изумился я и сам же себе ответил: — Ну а кто ещё? Кавалер образца эдак четырнадцатого-пятнадцатого века, а шпрехает на современном великом и могучем. То есть, меня зафитилило сначала в Средневековье, а оттуда уже сюда? Етить… но кем я был изначально? Кто такой Паук? Почему на флаге серп и молот, а не герб какой? И, как, мать его ети, всё это случилось? Вопросы, вопросы, одни вопросы, мать их…

Лодка вдруг чиркнула скулой по притопленному валуну, я немедля вылетел в реальность и зашипел на гребцов:

— Утопить меня хотите? Запорю стервецов…

И поразился насколько одинаково с расфуфыренным средневековым кавалером прозвучала фраза.

К счастью, гребцы восприняли мои понукание как должное, а ещё через пару десятков минут Фрол горячо зашептал, тыкая рукой в скалу у берега.

— Тутой, тутой, вашбродие! Тутой причаливать надоть. Отсюда проведу, а остальные схоронятся, заливчик есть…

Уже на берегу, я сказал Собакину.

— Ну что, Павел Иванович, как услышите стрельбу, сплавляйтесь к посёлку. Дополнительно я выпущу ракету.

— Сделаю, Александр Христианович… — поручик чётко кивнул и улыбнулся. — Вы только для нас оставьте косоглазых.

— Постараюсь… — я хлопнул его по плечу и скомандовал. — Вперёд, Фрол, ты головным пойдёшь…

Дальше пошли по земле. Приказчик сразу вывел нас на хорошо натоптанную тропу и плутать не пришлось. Хотя один из солдат сразу распорол себе скулу сучком. А через пару сотен метров, вдруг сильно пахнуло мертвечиной. Человеческой мертвечиной, я этот запах ни с каким другим не спутаю. И тут же ветерок принёс довольное глухое порыкивание, чавканье и хруст.

Я было взялся по инерции за трофейный фонарик, но Игнат, один из ополченцев из Усть-Лужья, придержал мне руку.

— Видать японы набили в лесу местных, как у нас. Мишка харчуется, лучше обойтить, не мешать.

Пришлось шагать в обход, что заняло почти час.

Наконец, Фрол остановился:

— Вот здесь, вашбродь, — он ткнул рукой в темноту. — Тракт значитца. Ежели японы пост поставили, то только тутой. А до села уже недалече, крыши видать…

— Всем схорониться, ты за старшего… — я положил руку на плечо унтера Серьги. — Тайто, ты со своими со мной…

Действительно, через полсотни метров сквозь ветви замерцали сполохи костра. У костерка, возле дороги кружком сидели пятеро солдат и мирно переговаривались между собой. Больше никого рядом заметно не было.

«Совсем охренели, косоглазые… — невольно возмутился я. — Впрочем, чему удивляться. Боевые действия закончились, партизанской войны как таковой нет, да и не было вовсе. Все защитники Сахалина либо сдались или шатаются по тайге, в надежде выбраться на материк. А о наших художествах, скорее всего, японцы ещё не знают. Да и оккупационный контингент косоглазых собран в своей доброй половине не из строевых частей, уже повоевавших с нашими, а из резервных частей, ещё не нюхавших пороха. Ну да ладно, мы этот момент сейчас поправим…»

И отмахнул рукой Тайто.

Айны сразу же скрылись в зарослях.

Томительно потянулось время.

Я уже стал материться про себя, но вдруг, сидевший ко мне спиной солдат молча опрокинулся в костер со стрелой в затылке, другие заполошно вскочили, но тут же попадали. Ещё один шустро рванул по дороге к посёлку, но уже через несколько метров кубарем полетел на землю — луки айнов разили без промаха.

Двух раненых без затей прирезали, трупы быстро оттащили в кусты, после чего Куси сходил за остальными, мы разделились на три группы и вошли в посёлок.

Усть-Лужье как вымерло, стояла мёртвая тишина, правда, откуда-то из центра доносился невнятный шум. Но уже через пару минут, стало ясно, что это горланит патефон.

— Тама трактир… — подсказал Фрол. — Патефона Фомича, горластая зараза…

Растянувшись цепочкой, мы проскользнули огородами ещё пару сотен метров. На фоне чёрного неба появился купол церквушки, но японцев всё ещё не было видно. Ни в одном из домов окна не светились, даже собаки молчали.

«Куда соваться, пока непонятно… — подумал я. — Разве что накрыть трактир. Если играет патефон, значит гуляют. Если гуляют — значит командный состав. Так… по этой улочке до упора, а там посмотрим…»