В ноябре 1608 года под Новгородом появился полковник Я. Кернозицкий с крупным отрядом (шведы писали, что его отряд состоял из 2 тысяч казаков и 4 тысяч русских). Как сообщает «Новый летописец», Татищев просил Скопина-Шуйского поставить его во главе войска против Кернозицкого, но новгородцы обвинили Татищева в измене. Скопин-Шуйский сообщил об этом ратным людям, и те, бросившись на Татищева, убили его. Историки не без оснований полагают, что Скопин-Шуйский отомстил Татищеву за унизительное бегство и странствия по Новгородской земле. С. Ф. Платонов считал, что Татищева просто сделали козлом отпущения.
После убийства Татищева его имущество было конфисковано, переписано и продано на торгу. Этот документ заслуживает того, чтобы рассказать о нем подробнее. Начало списка, к сожалению, утрачено. Далее идет перечень одежд: ферези, охабни, армяки, кафтаны, зипуны, кушаки, шапки, меховые рукавицы (росомашьи и выдряные). Их оценили от 12 рублей до 10 алтын (1 алтын равнялся 3 копейкам). Самые дорогие предметы гардероба были «низаны» жемчугом, шиты из дорогих тканей (бархат, шелк, камка) и меха.
Меха в казне М. И. Татищева были отдельно (соболя, куницы, лисицы, бобры, белки («хребты» и «черева»)). Впрочем, ценность их была невелика: самые дорогие две пары соболей стоили 2 рубля. Список «белого платья» включает в себя полотенца, скатерти, рубашки, ширинки, наволочки и даже почему-то сапоги, башмаки и другую обувь.
Были у Татищева также книги (в основном церковные, но также «Землемерья Козмографья», то есть один из византийских географических трактатов), иконы, серебряная посуда, каменья и жемчуга, дорогое платье, но почему-то их никто не купил. Всего же имущества, оставшегося «за продажею», насчитали на 1315 рублей с небольшим.
Особый интерес представляет «рухлядь служилая» – оружие М. И. Татищева и его военных слуг. Самому Татищеву принадлежали три доспеха, шлем («шапка черкесская»), две сабли, саадак (лук со стрелами в одном колчане), три персидских кинжала, ножи, десять самопалов, рогатина, топорок, самострел, шесть седел, уздечки и прочее. Наибольшую ценность представляла украшенная каменьями персидская сабля:
сабля кизылбашкая булатна в лице без наводу, черенъ и огниво золоты с лалы и з бирюзами, наряд серебрян золочон с камышки, ножны гзозые черны, в 15 местех каменья нет, цена 50 рублев.
«Людцкая рухлядь» состояла из 31 седла, 2 доспехов, 13 саадаков, 15 сабель, палаша и «кортишка», 17 самопалов, 8 рогатин и прочего. Судя по этому набору, у Татищева служили 15–20 хорошо вооруженных боевых холопов.
Сам окольничий владел 14 лошадьми (из них лучший грузинский[31] серый аргамак стоил 65 рублей), а для «людей» держал 48 (в основном меринов). Большое конское хозяйство требовало фуража, и он был – 1472 копны волоковых сена стояли на лугу под городом.
Отдельно в списке перечислены столовые запасы: пряности, питье, сушеное мясо, рыба, зерно. Питье считали ведрами (примерно 13 литров). В хозяйстве Татищева было 42 ведра «вина горячего перепускного двойного» (то есть крепленых напитков), 8,5 ведра меда, 70 ведер пива и остатки других спиртных напитков. Все это, вместе с частью других съестных припасов (в том числе лимоны, вишни и груши в патоке, 190 ведер белой и кислой капусты и прочее), употребили шведские посланники. Зерно считали четвертями (1 четверть ржи составляла 6 пудов). Если не считать разного рода остатков, то в хозяйстве М. И. Татищева оказалось 17 четвертей (четей) солоду («тот солод вышел в пива про Немецких людей»), 61 четь ржи и 85 чети овса. Это количество показалось организаторам конфискации и торга подозрительным, и было велено сыскивать – не осталось ли где еще татищевского добра? Но слуги Татищева сказали:
Мало запасов потому, старые запасы все придержалися, а вновь ис поместей запасы не бывали, потому что поместья Михаиловы все за воры; а в Новегороде запасов себе не запасал, потому что службы себе никуды не чаял; а рыбных запасов, потому мало, невод у Михаила был свой и не один, ловили рыбу люди свои, коли рыбы про себя надобе, толды и уловят.
Итак, в самый разгар Смуты у окольничего Татищева в тихом, спокойном Новгороде, вдали от боевых действий, было достаточное хозяйство, хотя его владения захватили «воры». И уж точно ни сам Михаил Игнатьевич, ни его послужильцы и слуги не голодали.