Список демонстрирует, что имуществом покойного М. И. Татищева распоряжался непосредственно князь М. В. Скопин-Шуйский. И, как можно видеть, небескорыстно: у себя князь удержал трех лучших лошадей (в том числе грузинского иноходца) общей стоимостью 123 рубля, саблю «кизилбашскую» (персидскую) за 50 рублей да серебряную посуду. Своему шурину С. В. Головину, поехавшему с посольством в Швецию, Скопин-Шуйский распорядился выдать из татищевских «животов» чугу (верхняя одежда), кафтан, две шапки, доспех, шлем, лук, чекан, два седла, жеребца и прочее добро. По поводу жеребца Головин заметил, «что ратные лошади у нево нет, при немцах сесть не на што». Участие Скопина-Шуйского в истории с Татищевым оставляет неприятное впечатление. Князь Михаил Васильевич был выдающимся человеком, но и на солнце есть пятна.
Смерть Татищева и распродажа его имущества не решили, однако, проблему с тушинским отрядом Кернозицкого, который в середине ноября осадил Новгород. Ратники князя Скопина-Шуйского вели бои с тушинцами, но дело ограничивалось обороной. Дворяне перебегали из Новгорода во вражеский лагерь, в Варлаамо-Хутынский монастырь. По словам «Нового летописца», «князь же Михаил Васильевич был в великом сетовании». Спасение пришло неожиданно: в Новгородском уезде, Тихвине, Поморье, Бежецком Верхе и других северных территориях стало собираться дворянское ополчение.
Слово «ополчение» часто ассоциируется с ополчениями Отечественной войны 1812 года и Крымской войны 1853–1855 годов. То были войсковые части, сформированные из крепостных крестьян, которых направляли туда помещики в качестве пожертвования в общее дело обороны. Ополчения времен Смуты ничего общего с этим не имели. Древнерусский термин «ополчение» в общем смысле обозначал «войско». Широкое применение этого слова к военным частям времен Смуты принадлежит историкам. Новгородское дворянское ополчение, самостоятельно поднявшееся против тушинцев, состояло в основном из служилых людей и их боевых холопов. Важная особенность этого освободительного движения состояла в том, что дворяне начали собираться против приверженцев Лжедмитрия II самостоятельно. Их никто не собирал, не учитывал, не выдавал им жалованье, не грозил наказать за неявку на службу. В конце декабря 1608 года, почуяв угрозу от действий новгородского ополчения, Кернозицкий снял осаду с Новгорода и ушел к Старой Руссе.
Противостояние
Освобожденный от осады Кернозицкого, Новгород ожидал известий от С. В. Головина, который вел переговоры со шведами, однако известий все не было. Договор был заключен только 23 февраля 1609 года.
Тем временем в замосковных и северных городах, замученных грабежами тушинцев, началось сопротивление. В ноябре 1608 года против власти самозванца поднялись жители Галича, Костромы, Тотьмы и Вологды, а вслед за ними – Каргополь, Устюжна Железопольская, Углич, Пошехонье, Романов, Кинешма, Шуй, Лух, Гороховец и другие города. В земском движении приняли участие города, не присягавшие «вору», – Устюг и Белоозеро. Восстание поднялось и в Ярославле – одном из крупнейших городов, подчинившихся Лжедмитрию II. Тем временем Владимир, Суздаль, Переяславль, Юрьев-Польской и Александрова слобода, несмотря на разорение и правежи, хранили верность самозванцу.
Восставшие повсеместно убивали представителей тушинской администрации и верных самозванцу ратных людей. Воеводу Тушинского вора в Костроме князя Дмитрия Васильевича Мосальского Горбатого схватили, пытали и убили. Та же участь постигла вологодских администраторов – воеводу Федора Нащокина и дьяка Ивана Веригина Ковернева. Исаак Масса, осведомленный от других торговцев о событиях в Вологде, пишет, что восстание сопровождалось жестоким погромом:
…Преисполненные раскаяния, они [жители] с великим ожесточением <…> захватили силой Нащокина, Веригина и всех поляков и пленных, бывших в Вологде, снесли им головы и вместе с трупами бросили с горы в реку Золотицу, куда сбежались свиньи и собаки и пожирали трупы людей, на что нельзя было смотреть без отвращения.