И он заговорил быстрым, немного задыхающимся, словно от быстрого бега, голосом:
Элджи перевел дыхание.
— Будет проклят — понятно, вскоре Асмура убили. А дальше — она предсказывает то, что никогда не происходило и уже не может произойти… И почему — «золото волос»? У Ганелоны были черные волосы…
Я невольно посмотрел на его шевелюру. Можно было их назвать и золотыми…
— Легенды многое переиначивают, Элджи. На то они и легенды. Но если она невиновна, почему не сказала об этом Асмуру?
В его голосе была горькая гордость.
— Ты не знаешь нашей крови, Гордон. Мы предпочтем скорее умереть, чем оправдываться в том, в чем не виноваты.
Идиотская, на мой взгляд, гордость. Но кто их поймет, этих королей…
Элджгеберт действительно оказался стойким бойцом — не уставал, не уступал, и мне не пришлось давать ему особой пощады. Но каждый раз, когда мы сходились на шпагах или мечах, я испытывал странное чувство. Рисунок боя был мне знаком. Очень знаком. А ведь эту манеру фехтования не назовешь распространенной…
Элджи отсалютовал мне шпагой.
— Замечательно, Гордон! Ты совсем оправился. Скоро тебе будет скучно драться со мной.
Я провел ладонью по шпаге. Элджи с одобрением поглядел на мышцы моей руки и уставился на шпагу.
— Она тяжелее моей… Гордон… где ты взял ее?
— Эта шпага всегда была со мной, малыш.
— Хочешь сказать — с того времени, как тебя нашли?
— Да. В чем дело?
Элджи приподнял эфес своей шпаги. Этот рисунок… Силуэт летящей птицы на фоне солнца. Немного стершийся, но совершенно такой же.
— И что это значит, Элджи? — негромко спросил я.
— Такие шпаги с клеймом делаются только у нас в королевстве. И только для своих. Это значит, что ты, Гордон, или родился здесь или долго жил до… до того.
Глаза Элджи искрились праздничным золотом.
— Гордон, ты что-то нашел! Понимаешь? Ты рад? Я медленно качнул головой.
— Мы не знаем, как попала ко мне эта шпага. Может, я добыл ее в бою… или украл. Или она вообще принадлежит тому, кто проломил мне голову… Думаешь, оружейник, что ее делал, еще жив? Думаешь, он признает того, кому ее продал?
Я слишком часто обманывался. Элджи понял. Успокаивающе коснулся моей руки.
— Ну, Гордон. Я найду человека, который бы тебя знал.
Я усмехнулся.
— Опросишь всех в королевстве?
— Нет, — простодушно ответил Элджи. — Спрошу у Альберта.
При моем появлении человек, сидевший в кресле у камина, встал так стремительно, что я увидел только высокий сухощавый силуэт на фоне пляшущего пламени.
— Гордон, — представил нас Элджи. — Принц Альберт.
Мы оба опустились в кресла. Мое стояло напротив камина, так что мне по-прежнему было плохо видно принца, но зато его поблескивающие глаза, не отрываясь, изучали меня вдоль и поперек.
— Элджи много рассказывает о вас, — произнес он учтивым, но суховатым голосом.
— И мне — о вас, — вежливо сообщил я.
— Рад вас наконец увидеть.
— И я также.
На этом ручеек нашей любезности иссяк. Альберт медленно откинулся на спинку кресла, по-прежнему не отрывая от меня взгляда. Глаза его горели, тонкие длинные пальцы постукивали по подлокотнику.
— Расскажите мне еще раз о вашей… травме, — негромко сказал он.
— Это необходимо?
— Если вы хотите, чтобы вам помогли.
Я не хотел. Не знаю, почему, но именно от него я не хотел помощи. Чувствовалось в нем странное напряжение, смесь тревоги и неприязни.
Элджи нетерпеливо вздохнул, переводя горящие глаза с одного на другого.
— И там больше ничего не было: никаких трупов, лошадей, вещей? — спросил внимательно слушавший меня принц.
— Ничего.
— При вас не оказалось никакого талисмана, драгоценностей, может быть, медальона?
— Нет. Но если на меня напали грабители… — я пожал плечами.
— Есть у вас какие-нибудь родимые пятна, шрамы?