Карсак. Том 2 (3)

в небе второй Луной, вышла из плоскости эклиптики, чтобы

пройти над поясом астероидов.

До этого момента повседневная жизнь людей проходила

без особых изменений. Но теперь, несмотря на накопленные

океанами запасы тепла, температура начала быстро падать,

и над Землей, за двадцать пятым градусом широты, бушевали

метели. Все живые существа были постепенно переведены

в подземные парки. Уже и в Хури-Хольдэ на поверхности

работали только самые необходимые команды техников, но

Совет властителей должен был оставаться в Солодине до

самого последнего часа. Огромные герметические ворота от-

делили верхний город от нижнего. В других городах высоких

широт все суперструктуры были давно уже эвакуированы;

человечество готовилось к великой зимовке.

Когда мы пересекли орбиту Юпитера, один лишь Совет

властителей собирался в верхнем городе. Океаны замерзли

даже на экваторе, и по ночам температура падала до минус

70 градусов. В чистом небе не было видно ни облачка: вся

атмосферная влага давно уже окутала Землю снежным белым

саваном. Почти все формы животной жизни исчезли, и толь-

ко некоторые растения еще сопротивлялись. То же самое

происходило и на Венере. Поймать Гери-Кубу не удалось,

но команда ретрансляционной станции с острова Зен обна-

306

ружила несколько замерзших трупов. Высотой около шести

метров, то, несомненно, были модифицированные потомки

земных горилл, но больше всего биологов воодушевило об-

наружение странного органа, развившегося по соседству с их

мозгом в уродливой голове.

Наконец, когда мы пересекли орбиту Урана, уже и Совет,

в свою очередь, спустился в нижний город, и я тоже окон-

чательно поселился во дворце Планет, на глубине шестисот

метров. Большие экраны в моем кабинете создавали иллю-

зию окон, смотрящих в черное небо. Атмосферное давление

быстро падало, сжиженный воздух ложился серым покровом

на обычный снег.

Я еще поднимался изредка, обычно вместе с Ренией

и Кельбиком, в мой старый кабинет на верхнем этаже

Солодины. Маленький терморадиатор поддерживал там

сносную температуру, а герметические окна были усилены

дополнительными рамами для поддержания внутреннего

давления. Я хорошо помню тот день, когда мы пересекли

орбиту Гадеса. Все трое мы сидели на своих обычных ме-

стах, но сейчас мой кабинет, когда-то заваленный всякими

документами, был чист и гол, если не считать листа белой

бумаги на моем столе, — мы по-прежнему пользовались

бумагой, правда, не такой, как ваша, по составу и гораздо

более прочной. И на этом листе лежал грубый каменный

топор. Давным-давно мне подарил его мой покойный друг,

геолог Р’варк. Топор относился к первой доисторической

эпохе, и я хранил его как символ непрерывности человече-

ских усилий и, быть может, как счастливый талисман. Он

воплощал в моих глазах дух наших сражавшихся с враж-

дебной природой предков, которые победили, выжили

и завещали нам никогда не сдаваться! Возможно также,

что это оружие безвестного воина давно забытых времен

как-то ассоциировалось у меня с борьбой, в которую всту-

пили и мы сами.

Я сидел возле окна. Снаружи была ночь, усеянная звез-

дами, и среди них, в неизмеримой дали, чуть крупнее других

и немного ярче сверкало Солнце, отец всего сущего. У самого

горизонта на фоне неба еле выделялся бледный диск нашей

старой, верной Луны. Венера была едва видна.

307

Передо мной простирался мертвый город, освещенный

только прожекторами обсерватории. Суперструктуры уто-

пали в снегу в отвердевшем воздухе, напоминая горбатые

спины гигантских животных. Под холодным слабым светом

лишь отдельные деревья, убитые слишком долгой зимой,

еще вздымали с террас оголенные ветви.

Я активировал экран, и на нем возникло лицо Керлы,

старшего астронома.

— Как скоро мы преодолеем рубеж? — спросил я.

— Через три минуты и пятнадцать секунд…

Рубеж… Так мы называли теоретическую орбиту Гадеса,

то есть такую, по которой эта планета бы двигалась, если

бы эта орбита имела форму круга, а не ярко выраженно-

го эллипса. Она обозначала для нас границу Солнечной

системы.

Минуты неощутимо уходили. Нам следовало бы присо-

единиться к тем, кто ожидал нас в нижнем городе, но я пред-

почел более интимную атмосферу моего старого кабинета.

В сущности, этот рубеж не имел никакого значения, но все

мы, текны и триллы, привыкли к мысли, что настоящий боль-

шой путь через космос начнется тогда, когда мы пересечем

эту условную черту.

Раздался легкий хлопок. Кельбик торжественно откупо-

рил бутылку маранского вина и наполнил три бокала, по-

ставленные Ренией на стол. Мы ожидали в молчании.

— Десять секунд, — услышал я голос Керлы.

Я встал, взял бокал.

— Друзья, тост Кальра-основателя! За прошедшие века…

— За настоящее! — подхватил Кельбик.

— За вечные дни грядущего! — тихо закончила Рения.

Мы выпили. Сначала тихо, затем все громче и громче,

все мощнее и гуще запели сирены города, усиленные ди-

намиками. Вой сирен терзал наш слух, как жалобный стон

всей планеты, как безумные голоса машин, изнемогавших

от непосильного напряжения. Откуда-то сверху, с купола

Солодины, луч прожектора в последний раз осветил терра-

сы, вырывая из темноты отдельные контуры и отбрасывая