Карл Либкнехт

«Находившиеся поблизости полицейские Беккер и Ратке схватили неизвестного им по имени оратора, чтобы отвести его в полицейское управление. Обвиняемый оказал сопротивление, отбиваясь руками, откидывая назад верхнюю часть тела и упираясь ногами об землю. Полицейским пришлось прямо «поднять на воздух» задержанного, чтобы повести его дальше. Еще пока его отводили в полицейское управление, обвиняемый опять воскликнул: «Долой войну! Долой правительство!» Вскоре после ареста обвиняемого толпа разошлась. Во время описанных происшествий через Потсдамскую площадь прошло несколько сот солдат, большею частью с вокзала или на вокзал, но участия в демонстрации они не принимали; отдельные из них no-видимому хотели было задержаться, но военные патрули заставляли их проходить дальше».

Аналогичные демонстрации первого мая 1916 г. были устроены друзьями Либкнехта в Дрездене, Пирне, Иене, Штутгарте, Магдебурге, Брауншвейге, Лейпциге, Киле, Бремене и Дуйсбурге. В Ганау 1 мая на общем собрании рабочих членов с.-д. партии демонстративно вынесена была резолюция приветствия Карлу Либкнехту.

За три дня до маевки Карл Либкнехт, который не сомневался, что в лучшем случае он попадет с Потсдамской площади прямо в тюрьму, написал (28 апреля 1916 г.) письмо президенту рейхстага, представляющее собою последний «парламентский» акт депутата-солдата.

«Господин президент!

Рейхстаг распущен на каникулы до 2 мая. По газетным сведениям, имеется намерение открыть пленарные заседания еще позже. Я протестую против этого и требую немедленного созыва, парламента..

Конфликт с Америкой, а вместе с тем и вопрос дальнейшего расширения, обострения и продления войны вступил в критический фазис. Правительство собирается и этот существенный для немецкого народа вопрос решить в темном кабинете тайной дипломатии, в то время как на шее народных масс затянута веревка осадного положения. Империалистические спекулянты, наживающиеся на войне, снова пускают в ход свое влияние, готовясь навязать народным массам новые жертвы, новые страдания.

Германское правительство, апеллирующее к американскому народу, надо заставить выслушать также мнение германского народа, который требует мирного разрешения конфликта, немедленного прекращения злополучной подводной войны против торговых судов, немедленного открытия мирных переговоров на основе отказа от аннексий.

Хотя большинство рейхстага и представляет собой только охранный корпус милитаризма и ширму для военной диктатуры; хотя оно, оставляя далеко за собой даже русскую Думу, ввело для самого себя неслыханное осадное положение с целью подавления всякого серьезного оппозиционного выступления внутри рейхстага, я считаю своей обязанностью требовать:

— чтобы правительство в экстренно созванном пленарном заседании рейхстага представило общественному мнению весь материал относительно конфликта и изложило свои соображения и намерения, — что даст возможность требовать окончательного и немедленного снятия осадного положения, дабы германский народ мог при решении конфликта положить на чашу весов свое веское слово.

С почтением

Карл Либкнехт».

Раньше чем отправиться на Потсдамскую площадь, Либкнехт позаботился, чтобы это письмо пошло в нелегальную типографию и отпечатано было листком для рабочих.

* * *

Как только за героическим вождем спартаковцев закрылись ворота тюрьмы, германский рейхстаг (о котором «Письма Спартака» прекрасно сказали, что он превратился в «свору собак» после того, как из него выбыл единственный человек, защищавший принципиальную политику интернационалистического социализма) поставил на повестку вопрос о лишении Карла Либкнехта депутатского иммунитета. 11 мая 1916 г. вопрос этот обсуждался в этом, с позволения сказать, органе народного представительства. Не стоит передавать здесь всех прении. Но отрезок из речи с.-д. вождя Ландсберга — будущего «революционного» министра в 1918–1919 гг. — мы все же должны здесь привести.

«— Милостивые государи, говорил Ландсберг, обращаясь к рейхстагу, — в лице Либкнехта вы имеете дело с человеком, который утверждает, что апелляцией к массам юн хотел принудить наше правительство пойти на мир, хотя он прекрасно знает, что наше правительство перед целым светом уже не раз заявляло о своей готовности к миру… Милостивые государи, как относимся мы к этой войне — это вы знаете. Для нас это — война за родину, за очаг… Таково настроение всего народа. Это настроение нельзя поколебать листком бумаги (т. е. прокламацией Либкнехта)… Как смешно все это предприятие! Что сказать о человеке, вообразившем, что посредством демонстрации на Потсдамской площади, посредством нелегального листка он может делать высокую политику и оказать какое-то влияние на судьбы мира! Мы окажем лучшую услугу нашему государству, если отнесемся с трезвым спокойствием к той болезненной нервозности, которая сквозит из всей затеи Либкнехта, из каждой строки его прокламации» (Стеногр. отчет герм, рейхстага, 1916 г., стр. 1027–1028)7