Калека, Дева, Старец и Дитя

Раньше бы я посчитала это разновидностью насилия. Делая это против моей воли, он мысленно, но всё же, надругался надо мной десятки, сотни раз. Вот только это не было насилием. Не каждая узаконенная, супружеская близость могла похвастаться вниманием, с которым он служил женщинам, и страстью, с которой они ему отдавались. Шепча всякие нежности, Илай обращался ко мне через них, а они от моего лица охотно принимали его, ложились на спины, раздвигали ноги, умоляли о ласке, ублажали его. И вне зависимости от их красоты, умений, положения, он был благодарен им за то, что они позволяют ему любить меня так, как я сама ему никогда не позволю.

Забавно, что каждый раз после соития они спрашивали про содержимое ящика, даже не представляя, что именно оно было главным героем их страстной ночи. Не просто причиной, а движущей силой, буквально.

Так что теперь мне казалось, что я «сплю» со Старцем уже десять лет, а ведь он ничего ещё толком не сделал.

— Не двигайся, — одёрнул мужчина, когда я заёрзала.

— Дай мне…

— Что?

— Опиум.

— Нет. — Ответ прозвучал холодно и резко.

— Ты делал так, я помню. С той девочкой.

— Я больше не собираюсь смотреть на тебя в беспамятстве.

— Я не засну, честно. Просто расслаблюсь. Найди для меня трубку.

— Никакого опиума больше! — Не знаю, что его так разозлило, но от его грубого тона мне почему-то полегчало. — Хватит полагаться на самые ненадёжные вещи на свете! Наркотики, вино, слёзы… Думаешь, в нашем случае это будет честно? Ты не единственная, кому тут хочется расслабиться. Вот только мне для того, чтобы держать себя в руках, достаточно помнить, что я спасаю тебя. А тебя это не расслабляет?

— Да, хорошо, прости. Но я не могу больше терпеть. Из-за полнолуния я очень чувствительная. А может, это из-за твоей крови.

— Тебе больно?

Хуже. Его противоестественная нежность была извращённее боли. К боли я была готова. Я знала, что ту печать, силу которой он пытался оспорить, выжгли на моём сердце болью. Как он мог противопоставлять той жестокости и ненависти нечто настолько хрупкое и чувственное?

— Мне прекратить? — спросил Старец, но я снова промолчала. — После того, что я видел, я не могу тебя осуждать, так что просто скажи это.

Да что он там такое видел?

Он знал, как правильно мотивировать.

— Не можешь осуждать? — переспросила я.

— Нет. Только если это не касается чертового опиума.

Ты сам его курил, когда мы познакомились! Откуда вдруг такое лицемерие?!

— Закончи, — решила я. — Сделай это.

И это не только печати касалось. Я давала разрешение довести до конца всё, что началось в этой постели. Вот какой оказалась моя истинная сущность, проявляющаяся с каждым новым штрихом. Пугая даже меня, она, тем не менее, ничуть не смущала отшельника. Он сам был таким. Он стал таким из-за меня, а теперь просто «возвращал долг», давая испытать это сводящее с ума желание на себе. Это было честно.

Поэтому я наблюдала за ним, уже не пытаясь терпеть, а просто принимая. Моё дыхание стало тяжёлым, неровным, а сердцебиение — громким и частым, демонстрация абсолютной уязвимости вдобавок к наготе. Я бы сказала, что прежде не чувствовала себя такой голой, если бы не кружево печати на коже. Некогда Старец нарядил меня в золото, теперь же он облачал меня во что-то более изысканное, драгоценное, символичное. Его кровь. Его мастерство. Его сила. Самый лучший наряд для Девы.

Идеально.

Даже Эвер перед смертью признал совершенство его печатей. Я не могла не согласиться с этим тем более, нежась под лунным светом и таким же ласковым скольжением кисти.

Илай собрался основательно поработать. Ему никогда прежде не доставался такой уникальный холст, поэтому он наслаждался моментом и как творец, и как любовник.

Буквы немого языка Старцев покрывали кожу над моим сердцем, между грудей. Спускались к впадинке пупка. Прижав ладонью мои бёдра, мужчина скользнул кистью ниже, к паху, визуализируя желание, ещё сильнее сосредотачивая там внимание.

Если бы мы в тот момент переглянулись, с печатью было бы покончено. То, что я так остро чувствовала, точно проявилось там, и мужчина видел это. Его дыхание сбилось, лицо стало напряженным, а давление кисти усилилось. Он смотрел на следы, оставляемые ей, с чем-то похожим на ревность, словно ненавидел это посредничество между его руками и моей кожей.

Каково было бы почувствовать его прикосновение прямо там?

Не так давно, рассказывая местным женщинам о жизни Дев, я подчеркнула, что никто из отшельников не услаждает так свою плоть, как мы. Это правда. Девы искали любую возможность порадовать своё тело. Мы были очень падки на удовольствие, поэтому Мудрец отделил нас от остального мира, прекрасно понимая, что мы не сможем соблюдать его заветы. Пока мы жили в горах, соблазны Внешнего мира пугали нас, были нам непонятны и недоступны. Мы оставались непорочными, потому что были недосягаемы для пороков. И вот из этого безупречного мира я попала прямиком в бордель, где узнала о новом виде утешений, и долго об этом думала, и только теперь поняла.