Калека, Дева, Старец и Дитя

Но ведь он тоже посягнул. Девы убили его мать, но свою пару он собирался убить сам. Хотел сделать то, за что осуждал Виолу и что скрывал от меня в ущерб нашему единству, — пожертвовать своей подругой.

И не скажу, что у него не получилось. Я не умерла, но чувствовала себя так, будто от меня ничего не осталось.

— Моё время Скорби прошло более плодотворно, да? Ты выращивала цветы, а я — свою собственную армию, — произнёс Чили, но с такой улыбкой, будто всё равно говорил о цветах. — Я воспитал их в ненависти к Девам, так же, как Девы воспитали тебя в ненависти к мужчинам. Да, я знал, как это сделать, ведь у меня были такие хорошие наставницы. Это особое поколение — выдрессированное, покорное, беспощадное. Сегодня их собственное «последнее испытание». И моё, я думал, тоже… — Очевидно, он его провалил, хотя должен был подать пример. — Я давно планировал вторжение, ждал этот день. Я знал, что справлюсь, но в то же время боялся, что после этого потеряю волю к жизни. Месть была моим смыслом… Я даже не представлял, что обрету тут новую цель. — Чили погладил мой живот, полностью уверенный в своём успехе. Он выглядел гордым, будто уже смотрел на своего сына. — Нам не нужны для этого условия, наше единство не зависит от лунного цикла, а законы и традиции Дев больше ничего не значат. Даже если ты сама не чувствуешь этого, я знаю, что в тебе уже зарождается новая жизнь…

Что? «Он знает»?

Наши взгляды надолго встретились, и Чили признался:

— Я чувствую себя смертным. Понимаешь? Как моя мать передала своё бессмертие и способности мне, так я передам их своему первенцу, а пока ты носишь его — тебе. — Приподнявшись, он пригладил мои волосы, коснулся лица. — Мой ещё не родившийся сын будет защищать тебя. С тобой ничего не случится.

Согласна, всё уже случилось. То, чего я боялась, и то, о чём я даже не смела помышлять — это произошло и продолжало происходить, внутри меня, и я не про зачатие говорю, а про сотню разрушительных, болезненных, чёрных мыслей и чувств, которые собирались под черепом и возле сердца. И основным среди них, как ни странно, была вина. Вина перед кланом. Вина перед Чили (я была худшей парой, раз он в итоге стал Калекой).

Я была надломлена ещё с тех самых пор, как осталась одна. Мне бы хватило лёгкого дуновения, сущего пустяка, чтобы сломаться полностью. После такого шторма? Я была разбита, уничтожена, я оказалась на грани помешательства.

— Побудешь здесь? Я принесу воды и что-нибудь поесть, а потом ты отдохнёшь. Знаю, это не самое уютное место, но мне нужно… — Он передумал посвящать меня в свои планы, сказав только: — Я вернусь, как только смогу.

Я повернулась набок, к нему спиной, слушая, как он одевается.

В чём заключалась моя трагедия? Кроме очевидного, была одна деталь, как будто бы незначительная, но, на самом деле, подводящая под всем этим кошмаром черту. Я любила Чили больше жизни. Я идеализировала свою единую и романтизировала каждый её поступок, а разлука всё усугубила. Как он и сказал.

Чили спустил меня с небес на землю жестоко, но действенно. Лучший метод доказать, что ты не Дева — стать Калекой, уничтожить клан и изнасиловать ту, кто больше остальных сомневалась в твоей мужественности. В такой последовательности.

Он ушёл.

Я слышала, как он спускается по лестнице. Каждый его шаг. Он сказал, что чувствует себя смертным, но на деле чувствовал себя умирающим, похоже. Что касается меня?..

— Эвер! — подозвал Чили, спустившись вниз. Кто-то ждал его буквально на пороге, чтобы доложить о том, что командир пропустил. Я была безразлична к их разговору, пока собеседник Чили не спросил, какие у него будут распоряжения насчёт убитых Дев.

— Распоряжения? — переспросил Чили.

— Их нельзя оставлять так, — мужчина говорил тихо, я едва разбирала слова. — Тела надо немедленно похоронить. С этих женщин уже хватит, но твои грёбанные выродки… Ты бы видел, что они с ними делают. Останови это.

Я мучительно закрыла глаза, хотя должна была — уши.

Чили только хмыкнул.

— С каких пор ты стал таким чувствительным? Разве Старцы сами не бросают тела своих собратьев на прокорм зверям? Такие у вас в пустыне «похороны».

— Датэ, чёрт возьми, это другое! И не говори, что не видишь разницы! — процедил Старец, но осторожно, не повышая голоса. — Делай, что хочешь: закопай, сожги…

— О, я сделаю, не сомневайся, — перебил его Чили. — Говоря, что я хочу искупаться в их крови, Эвер, я не пытался тебя впечатлить. Моё время Песни, Танца и Красивых Метафор давно прошло. Не пытайся вызвать во мне жалость. У меня её не было к живым, к мёртвым тем более не будет.

Эвер промолчал.

— В другой раз я бы послал тебя самого отдавать это распоряжение, — продолжил Калека, и даже у меня всё внутри съёжилось от страха. — Но сейчас мне твоё сочувствие для другого пригодится. Раздевайся.

— Чего?

— Одежду снимай.

— Собираешься использовать на мне технику голоса? — догадался Старец. — Хочешь знать, не поставил ли я ещё где-нибудь собственную печать, которая её блокирует?