Калека, Дева, Старец и Дитя

— Хоть что-то во мне растёт.

— Такие большие.

— Тебе нравится?

— Мои руки не касались ничего лучше.

— Я боялась, что ты разлюбишь меня из-за них, — неловко рассмеялась я, а она прошептала с мукой в голосе:

— Ты стала такой красивой.

Когда тебе говорит что-то подобное Солнце, это не просто признание. Присвоение титула, скорее.

— Ты тоже, Чили. — Я подумала обернуться и обнять её, но побоялась её шокировать. Пусть всё будет по её правилам пока. — И я не понимаю, как что-то настолько красивое может так страдать в мире, поклоняющемся красоте.

— Ты утешишь меня?

— Не представляю, как мне сделать это одной. Возможно, для этого, действительно, понадобятся все женщины Внешнего мира?

Её пальцы стиснули соски, и я ахнула. То, что вначале показалось болью, отдалось сладким зовом там, где Чили ко мне даже не прикасалась.

— А что насчёт тебя, Ива? — спросила она тихо, поглаживая розовые вершинки, жалея. — Ты так часто говоришь о посторонних, будто тебе нужен ещё кто-то, чтобы тебе было хорошо.

Хорошо? Нет. Я изначально пришла сюда побаловать себя. Но то, что происходило теперь, выходило за рамки привычного удовольствия. Такое острое, требовательное, пугающее. Тем не менее, когда это волшебное чувство начало ускользать, я положила свои ладони поверх чужих, надавливая, и, будто бы мои желания были непонятны без слов, попросила:

— Потрогай меня ещё, Чили.

Прижимаясь к ней, я задела тот самый «изъян», который собиралась не замечать до конца жизни. И раньше бы Чили отстранилась, но теперь наоборот притянула к себе, позволяя мне почувствовать эту удивительную форму, длину и твёрдость.

Я потёрлась об неё, слыша в ответ судорожный выдох. Её руки опустились на мою талию, обхватывая, чего-то требуя, и мне захотелось… раздвинуть ноги, прогнуться в спине, найти идеальное положение именно для нас, чтобы выяснить уже наконец, что с нами происходит.

Если это и есть «обретение гармонии», то неудивительно, что вокруг обучения юных Дев всегда столько шума. Рано или поздно мы бы пришли к этому, конечно. Это неизбежно, когда проводишь столько времени вместе, а потом остаёшься наедине. Но, даже мысленно готовясь к чему-то, что сделает меня абсолютно счастливой, я не представляла, что это будут делать простые прикосновения. Какая жалость, что ни темноглазым женщинам, ни людям Внешнего мира не доступен такой вид наслаждения. Гармония. Высшая её ступень, на которую я вот-вот взойду. Но, очевидно, только с чужой помощью, о которой я не знала, как попросить.

Что если, рассказав ей о своём внезапном, ставящим в тупик даже меня желаний, я увижу брезгливость в её взгляде? Чили разочаруется во мне. Её стошнит… Я не переживу, если это произойдёт именно сейчас и таким образом.

Сгорая от стыда, я повлекла её руку вниз.

— Помой меня здесь…

Когда вместо ответа её ладонь тут же оказались между моих ног, я поняла, что Чили сама не знала, как меня об этом попросить. Словно давно хотела прикоснуться ко мне там. Сжать. А потом потереть, заставляя меня податься навстречу этим движениям.

— Чили!

— Какая же ты приятная на ощупь. Просто восхитительная. — Её пальцы осторожно заскользили по моим складочкам, раздвигая, изучая, чуть надавливая. — Лучше, чем можно было ожидать. Ты похожа на цветок здесь. Горячие, нежные, гладкие лепестки…

— Ты не любишь цветы, — выдохнула я.

— Этот цветок особенный. Его невозможно не любить. Его мечтают сорвать все мужчины Внешнего мира. Они готовы убивать друг друга и умирать за это.

— Не говори о мужчинах Внешнего мира.

— Его мечтают сорвать и отшельники.

— Мне нет дела до их желаний.

— Об этом мечтаю и я.

Я погладила ласкающую меня руку.

— Расскажи.

Раздался тихий стон. Отчаянья, а не удовольствия.

— Тебя, в самом деле, не просвещали на этот счёт? Ни наставница, ни мати?

— Что? О чём?

— О том, почему ты такая идеальная здесь. — Чили потёрла чувствительную точку, и я расставила ноги шире, открываясь, предлагая. Будто именно этого добиваясь, Чили потрогала меня ниже, нажимая пальцем на сердцевину между «лепестками». — Вот здесь, да. Чувствуешь?

Я судорожно выдохнула. Было шоком обнаружить там тугие мышцы, которые тут же воспротивились давлению. Спрятанный за складками вход был невероятно узким, не предназначенным… ни для чего, кроме предотвращения любого вторжения.

Над ухом раздался хриплый шёпот, опровергающий мои мысли:

— Даже не понимая, что происходит, ты стала такой скользкой. Ощущать твою влагу на своей коже — уже больше, чем можно было надеяться.

— Мою…

— Это не вода и не пена. Это ты, желающая объединиться со мной по-настоящему.

— По-настоящему?

Разве сплетение волос — не самый долгожданный, священный, волнующий акт единения, придуманный людьми?

— По-настоящему, да, как возможно лишь между нами. Только между тобой и мной. Ты ведь тоже чувствуешь это нетерпение? Оно заставляет тебя так истекать в ожидании проникновения.