Как жаль, что так поздно, Париж!

– А-а, – сказала Нонна и встала, и взяла с телевизора сигареты, и защелкала зажигалкой, а та никак не зажигалась, наконец, зажглась. – Когда-нибудь это должно было про-изойти.

Биологический фактор. Не очень-то успокаивает такое рассуждение.

– Ты знаешь его? – спросила Катя у Нонны. Она с детства говорит Нонне «ты» и называет ее Нонной.

– Нет.

– Ты правду мне говоришь?

– Ну, мать, – сказала Нонна, – когда это я тебе врала?

В узкой Катиной комнате на полу раскрытый чемодан.

– Этот конверт положи сверху, чтобы не помять, – говорит бабушка Зина, входя в комнату. – Отдашь Ольге Николаевне.

– А что это?

– Фотографии Доры.

– Разве она его знала?

– Конечно, я же тебе рассказывала. Ольга Николаевна училась со мной в одном классе гимназии, она постоянно бывала у нас в доме, как же ей не знать Дору?

– А ты была у нее в Ленинграде?

– Да, Катя была. Но давно, в тридцатом году, твоей маме было тогда два года.

– Бабушка Катя, а где она живет? Далеко от Эрмитажа?

– Господи, Катя, почем я знаю? То была другая жизнь и другая квартира.

…Квартира была на бывшем Каменноостровском, в доме 26–28, каждый петербуржец знал этот дом. В двадцать седьмом году Ольга приехала сюда с мужем из Москвы, из общежития Института красной профессуры, где Василий Федорович учился в аспирантуре. В первый же день, еще чемоданы были не разобраны, помчалась на Литейный, туда, где в шестнадцатом году жили с Ниной. Вошла во двор, поднялась по лестнице, ради этой минуты ехала из Москвы, и ничего не ощутила, какие-то посторонние, сегодняшние мысли лезли в голову: надо будет заказать для Васи воротнички… Сердце молчало. Что-то враждебное шевельнулось в душе: так не подумать о ней! Уехал, и всё, и с этой Варей, с ее толстыми ногами.

Нахлынуло потом, ночью. Василий Федорович спал, было светло, белая ночь, этот странный белесый свет, такой памятный… «Я в Петрограде, он был здесь, ходил по этим улицам».

Через много лет в Киргизии, где жили с Майей в эвакуации, жили бедно, голодно, но зато живы, и Вася жив, он уже не в тюрьме и не в лагере – на фронте, – услышала по радио, что наши освободили Николаев. Радио приходилось слушать, стоя в холодных сенях, которые отделяли их комнату от комнат хозяев. Неудобно было каждый раз беспокоить, стучаться, входить. Когда ноги уже не держали, садилась на высокий сундук, его называли ларь, здесь хранили муку, запирали на замок, вероятно, от Ольги Николаевны и Майи.

Майя уже спала. Она ее разбудила: «Представляешь, наши освободили Николаев!» Майя вскоре заснула, а Ольга Николаевна не спала всю ночь, плакала, даже молилась.

Господи, сделай так, чтобы все было хорошо и чтобы Дора был жив… Почему Дора? Как будто Дора был в Николаеве и что-нибудь менялось в его судьбе оттого, что освободили этот город. Но если он где-нибудь жив и слышит, что «сегодня наши войска полностью овладели…».

Ничто никуда не исчезает. Одна земля, одна память.

5

Катя приехала утром. С вокзала, как и договорились, позвонила Ольге Николаевне. Ответил мужской голос: «Сейчас она подойдет».

– Катюша! – зазвенело в трубке взволнованно. – Мы тебя ждем! Иди прямо в метро и доезжай до станции «Парк Победы». Андрей тебя встретит, это мой внук, он тоже у меня гостит, вчера приехал неожиданно.

«Как же он меня узнает?» – подумала Катя, выходя из метро, и тотчас же увидела невысокого светловолосого парня в курточке, застегнутой до горла. Он уверенно шел к ней.

– Ты Катя?

– Да.

– Я так и подумал, пошли.

Не очень-то любезно, ну да ладно, сойдет. Он шел немного впереди с ее чемоданом. Она спросила:

– А откуда ты взялся? Никто не говорил, что здесь еще внук будет.

– Да я вроде сначала не собирался…

Он довел ее до дверей квартиры и, не заходя, побежал вниз по лестнице.

Ольга Николаевна оказалась совсем старухой, бабушка Катя тоже седая, но это делает ее похожей на маркизу, а Ольга Николаевна просто седая старая женщина. Она смотрела на Катю с нежностью, в глазах ее стояли слезы.

– Я твою маму видела, когда она была вот такой, они приезжали ко мне с Катей. Мы тогда жили на Кировском проспекте, он назывался улица Красных Зорь. Василий Федорович, мой муж, был тогда большим начальником, у нас была огромная квартира, и твоя мама любила прятаться. Спрячется и кричит: «Где Ляля?» Она называла себя Лялей…

У Кати четкая программа: сегодня Эрмитаж и Петропавловская крепость, завтра – Петергоф. Она распаковала чемодан.

– Это вам от бабушки Зины.

Ольга Николаевна взяла конверт и ушла с ним в другую комнату.

Вечером ноги гудели, как после лыжного кросса. За чаем Катя почти спала, едва прикоснувшись к подушке, уснула и тотчас же, как показалось, проснулась. По потолку бежал свет от фар проходящих машин.

«Где я? Кто-то плачет?»

Кто-то плакал за стеной в той комнате, где спали Ольга Николаевна и ее внук Андрей. Катя повернулась на другой бок и тотчас же заснула опять.

Утром было Первое мая. «Утро красит нежным цветом», – надрывался под балконом громкоговоритель.

– Андрей, закрой окно, я ничего не слышу, это Катина бабушки звонит из Москвы!