Читаем Как жаль, что так поздно, Париж! полностью

Собственно, это трудно назвать знакомством, просто посмеялись вместе, глядя на то, как два клоуна потешали зевак. Минут через десять опять оказались рядом в очереди за мороженым. «Меня зовут Дима, а вас?» – «Меня – Даша». Снова посмеялись. Дима сказал: «Когда мы встретимся в третий раз, мы уже будем старыми знакомыми». И они в самом деле встретились в третий раз! Уже не на Арбате, а на Смоленской. «На правах старого знакомого я провожу вас», – сказал Дима, не смущаясь. Девочка пожала плечами, улыбнулась: «Ну пожалуйста…»

Она жила на Тверской. «Хорошо, что не в Братееве», – подумал Дима. До сих пор он никогда не знакомился с девушками на улице, а она, должно быть, решила, что он именно из таких.

– Вы всегда знакомитесь на улице?

– Первый раз.

По ее лицу нельзя было понять, верит она ему или нет. А уж он-то ей тем более не поверил, когда она сказала, что живет во Франции. В общем, они вдоволь повеселились, пока дошли до ее дома.

– Здесь живет моя бабушка.

– А вы где?

– Я же вам сказала: я живу во Франции.

Он снова засмеялся, оценив ее шутку.

– Не верите? Ну, как хотите.

Она тоже засмеялась, и так, смеясь, они расстались. Даша скрылась в подъезде, а Дима пошел к Белорусскому вокзалу, на метро. На следующий день, придя в университет, понял, что ему скучно. Просто скучно, и всё. «В кино, что ли, смотаться? Да ну, скука! В библиотеку хоть и надо, но неохота. Куда ж податься?»

Податься было некуда, то, что его томило, находилось в нем, он и не думал про вчерашнюю девушку «из Франции», так ему казалось, но что-то странное происходило с ним после вчерашнего…

Он поехал на Тверскую, удивляясь себе. Что он мог там увидеть, на Тверской? Десятиэтажный огромный дом. Ни номера квартиры, ни телефона он не знает. Дима медленно прошел мимо подъезда и на углу за гастрономом спустился в подземный переход.

«Партийным строительством» это можно было назвать лишь с большой натяжкой. Всех пугало слово «партия», слишком памятен был его зловещий смысл. Создавались блоки, движения. Миша Федоров с самого начала говорил, что нужна партия, строгая структура, не то все потонет в спорах. Были прекрасные люди, в основном интеллектуалы-гуманитарии, почитавшие слова больше действий. Это и оказалось губительным. Возвращаясь после очередных дебатов, Миша и Лева сокрушались, что так мало рядом людей из мира точных знаний. «Нас погубит болтовня, – резко говорил Миша. – Ведь можно не успеть, к осени все передерутся».

Он не дожил до осени, а то имел бы возможность сказать: «Видишь, я был прав». Ах, какой толк в том, что они умели предвидеть! Предотвратить-то не сумели. Стоя ночью под балконом Моссовета, той октябрьской ночью, когда уже лилась кровь и поражение было вот оно, рядом, Лев Дмитриевич с острой горечью думал о Мише, говорил с ним мысленно: «Видишь, ты был прав…»

Еще до осенних событий, летом, немцы созвали в Гамбурге научную конференцию памяти Миши Федорова. «Последнее свободное лето», – острили москвичи. Но еще казалось, что не все потеряно, теплились надежды.

– Какие там надежды! – насмешливо восклицал Гришка Файнберг.

Он тоже прилетел на конференцию из Нью-Йорка. Сидели в ресторанчике на набережной, был час кофе и Kuchen, святой для Гамбурга час. Льву Дмитриевичу всякий раз, когда его усаживали ровно в четыре за кофе с булочками и тортами (по-немецки Kuchen, не отсюда ли наша кухня?), хотелось черного хлеба с селедкой. «Извращенный русский вкус, – смеялся Гришка, которому тоже хотелось селедки. – Они тут этого не понимают».

Зато они – не мы, а они – собрали конференцию в память Миши, издали на немецком и английском его главный труд. Браво, немцы! Истинно математическая страна. Сидя рядом с немецкими учеными, Гриша и Лева продолжали давний московский спор. Немцы, впрочем, тоже были заняты своими разговорами и, только когда в сбивчивой русской речи улавливалось слово «Миша», улыбаясь, приподнимали стаканы с бренди.

– Какие там надежды! Давай уж признаемся, что просрали демократию, – говорил Файнберг. – Знаю, знаю, что ты сейчас думаешь: молчал бы уж с того берега…

– Да почему? – слабо отмахивался Лев.

Спорить в самом деле не хотелось, получалось какое-то теоретизирование. В гамбургском ресторане с Гришкой, прилетевшим из Нью-Йорка, горячая московская суетня выглядела академически холодной. Зачем спорить, если нельзя жить общей жизнью! С того берега? Вот именно.

Вернувшись домой, Лев Дмитриевич первым делом позвонил сыну. Сын был здоров, а сессия позади, чего ж еще?

– Поезжай к матери на дачу.

– Ну уж нет! Там – тоска.

Что-то прозвучало в его голосе, когда он сказал «тоска», или послышалось?

– Я вечером иду к Мишиной жене, ей передали презенты из Гамбурга. Может, сходим вместе?

– Давай, – вяло согласился Дима.

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие шестидесятники

Промельк Беллы
Промельк Беллы

Борис Мессерер – известный художник-живописец, график, сценограф. Обширные мемуары охватывают почти всю вторую половину ХХ века и начало века ХХI. Яркие портреты отца, выдающегося танцовщика и балетмейстера Асафа Мессерера, матери – актрисы немого кино, красавицы Анель Судакевич, сестры – великой балерины Майи Плисецкой. Быт послевоенной Москвы и андеграунд шестидесятых – семидесятых, мастерская на Поварской, где собиралась вся московская и западная элита и где родился знаменитый альманах "Метрополь". Дружба с Василием Аксеновым, Андреем Битовым, Евгением Поповым, Иосифом Бродским, Владимиром Высоцким, Львом Збарским, Тонино Гуэрра, Сергеем Параджановым, Отаром Иоселиани. И – Белла Ахмадулина, которая была супругой Бориса Мессерера в течение почти сорока лет. Ее облик, ее "промельк", ее поэзия. Романтическая хроника жизни с одной из самых удивительных женщин нашего времени.Книга иллюстрирована уникальными фотографиями из личного архива автора.

Борис Асафович Мессерер , Борис Мессерер

Биографии и Мемуары / Документальное
Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке
Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке

Писателя Олега Куваева (1934–1975) называли «советским Джеком Лондоном» и создателем «"Моби Дика" советского времени». Путешественник, полярник, геолог, автор «Территории» – легендарного романа о поисках золота на северо-востоке СССР. Куваев работал на Чукотке и в Магадане, в одиночку сплавлялся по северным рекам, странствовал по Кавказу и Памиру. Беспощадный к себе идеалист, он писал о человеке, его выборе, естественной жизни, месте в ней. Авторы первой полной биографии Куваева, писатель Василий Авченко (Владивосток) и филолог Алексей Коровашко (Нижний Новгород), убеждены: этот культовый и в то же время почти не изученный персонаж сегодня ещё актуальнее, чем был при жизни. Издание содержит уникальные документы и фотоматериалы, большая часть которых публикуется впервые. Книга содержит нецензурную брань

Алексей Валерьевич Коровашко , Василий Олегович Авченко

Биографии и Мемуары / Документальное
Лингвисты, пришедшие с холода
Лингвисты, пришедшие с холода

В эпоху оттепели в языкознании появились совершенно фантастические и в то же время строгие идеи: математическая лингвистика, машинный перевод, семиотика. Из этого разнообразия выросла новая наука – структурная лингвистика. Вяч. Вс. Иванов, Владимир Успенский, Игорь Мельчук и другие структуралисты создавали кафедры и лаборатории, спорили о науке и стране на конференциях, кухнях и в походах, говорили правду на собраниях и подписывали коллективные письма – и стали настоящими героями своего времени. Мария Бурас сплетает из остроумных, веселых, трагических слов свидетелей и участников историю времени и науки в жанре «лингвистика. doc».«Мария Бурас создала замечательную книгу. Это история науки в лицах, по большому же счету – История вообще. Повествуя о великих лингвистах, издание предназначено для широкого круга лингвистов невеликих, каковыми являемся все мы» (Евгений Водолазкин).В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Мария Михайловна Бурас

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии