– Благодарю. – Вера спешно набрала номер Антона. – Не пускай в эфир и жди моего звонка еще через десять минут, – проговорила она в трубку.
– Что же будет через десять минут? – на удивление спокойно поинтересовался Фишер.
– Через десять минут я буду сидеть в машине, направляющейся в сторону телецентра, с лекарством для Пахома.
Вера подошла к стеклянному шкафчику и нашла взглядом пластмассовую баночку с надписью «Пахом». «Интересно, у него фамилия есть?» – подумала она между делом. Затем взяла со стола пресс-папье и несильно стукнула по хрупкому стеклу. Оно осыпалось. Девушка взяла баночку и, крутя ее в руке, многозначительно посмотрела на Германа:
– Пока этот шкафчик открыт и полон необходимых для поддержания жизни твоих людей препаратов, запись не будет доступна постороннему глазу. Сейчас я бы взяла такси, но времени в обрез, поэтому прошу тебя предоставить мне автомобиль. Желательно в такие сроки, чтобы я успела сделать звонок вовремя. А потом я вернусь за сестрой.
– Вера, я понимаю твое желание помочь Пахому и всем остальным, но ты же понимаешь, что, уничтожив меня, ты уничтожишь их всех. Никому, кроме меня, не известен состав препарата, поддерживающего жизнедеятельность пациентов.
– Мы же цивилизованные люди? Найдем золотую середину, которая устроит всех. Но это после. Мне пора.
Не дожидаясь ответа, она покинула кабинет. Фишер торопливо следовал за ней.
– Давай, дура! Спасай своего Пахома, если хочешь. Но это не конец. Сдашь меня, и ты не жилец! Судя по твоим анализам, тебе никто уже не поможет. Ты и сама это прекрасно понимаешь: за стенами этого дома ты не жилец.
Схватив первую попавшуюся в прихожей куртку, Вера толкнула входную дверь. Естественно, она заперта. Фишер открыл ее, проводил девушку до будки и приказал обоим охранникам ехать с Верой.
Когда Вера плюхнулась на заднее сиденье черного «Кадиллака», крепко сжимая в ладони баночку с лекарством, она обнаружила, что куртка так и осталась у нее под мышкой – от волнения она даже не почувствовала холода. Или оно тут ни при чем?..
Она быстро сделала обещанный звонок с телефона Степана – Фишер не отдал ей свой, как она ни угрожала – и уставилась в окно.
Вглядываясь в редкие мелькающие огоньки за стеклом автомобиля, Вера задумалась над словами Германа. С ней определенно происходило что-то странное. Она это чувствовала, а Фишер видел по ее анализам и по тому, как ее организм реагирует на препараты. Даже если ей удастся, освободив Дану, покинуть дом Фишера, вряд ли, придя в районную поликлинику с выявленными симптомами, она получит должную помощь… Ладно, об этом она подумает чуть позже.
Впереди наконец замелькали огоньки МКАДа.
По ее подсчетам, особняк Фишера располагался не так далеко от Москвы, как могло показаться по его уединению. Всего-то минут пятнадцать езды. Так близко и так бесконечно далеко, когда находишься там – за запертыми дверьми, за окнами, украшенными резными решетками. В доме, обнесенном высоким забором.
В некотором смысле она сейчас пребывала в несравнимо лучшем положении, чем когда лежала на кушетке в ожидании операции. Но на душе было неспокойно за Пахома, за Дану, за свое неполноценное освобождение. Она жадно вдыхала воздух большого свободного города, но теперь волновалась не за свою жизнь. Вернее, не только за свою.
Вот и проходная Останкино. Она видит Антона, топчущегося у входа в ожидании ее. Боже, как она по нему соскучилась! Как Фишер посмел отнять у нее счастье быть с этим человеком? Она готова сейчас отдать все за обычный пятничный вечер в его компании: поход в кино или уютные домашние посиделки с белым вином и морепродуктами. Простейшие человеческие радости, которые теперь обрели небывалую ценность. Но сегодня нужно сосредоточиться на другом.
Автомобиль еще не успел затормозить, а Вера уже выскочила навстречу Антону. Он тоже метнулся к ней. Они обнялись на секунду, но тут же поспешили вверх по ступенькам.
– Он еще жив?
– Когда я уходил, был еще вроде как жив.
– Не надо было его оставлять.
– Вера, почему ты раздета?
– Не важно, тут два метра всего пройти.
Он аккуратно взял ее за руку и потянул за собой. Они быстро добежали вдоль павильонов до нужной студии, где Пахом корчился в нечеловеческих муках.
– О господи! – Вера бросилась на пол, где лежало тело несчастного молодого человека с пришитой головой.
Она аккуратно приподняла его за плечи и, положив его голову себе на колени, чтобы ему было удобнее принять лекарство, приказала Антону принести воды.
Вера коснулась щеки Пахома, приговаривая слова поддержки. Его кожа стала рыхлой, липкой и как будто плавилась от Вериных прикосновений. Она словно вспенилась, поглотив его глаза. Без тени брезгливости Вера прижимала к груди разлагающуюся голову, а свободной рукой извлекала таблетку. Она не знала, понимает ли Пахом, что она рядом, но ей казалось, что ни видеть, ни слышать он уже не в состоянии.