Заманский едва успел пересказать Лукинову услышанное от вице-президента, как вернулся сам Фетисов с толстым журналом подмышкой. С видом триумфатора раскрыл его перед следователями. – Вот полюбуйтесь, как я и думал. Банковская ячейка, заложена в прошлом году. Условия вскрытия – совместно Порехин и Плескач. Ячейка узенькая. Деньги не уместятся, – он почти вплотную сблизил два пальца. – А вот ценный документ припрятать – лучше не бывает. Полагаю, это то, что вы ищете. – А один без другого может вынуть? – быстро среагировал Заманский. – Такая оговорка есть, – подтвердил Фетисов. – По истечении трёх лет, если до того ни один не потребовал досрочного расторжения. Лукинов напрягся, соображая. – Это значит, – со скрытым торжеством разъяснил ему Заманский. – Что, поскольку Плескач умер, через пару лет Порехин вынет втихаря документы, уничтожит и концов не останется. Будто и не было долга. Лукинов жадной рукой потянулся к журналу. Фетисов, дотоле доброжелательный, построжел. – Сначала – прошу предъявить официальное постановление по уголовному делу, – напомнил он.
Заманский согласно кивнул, придержал горящего нетерпением приятеля: – Ну, что? Вернёмся в прокуратуру? Оформишь честь по чести, изымем содержимое ячейки и назавтра вызовем Порехина? – Ещё чего? Время терять, – с негодованием отмёл предложение Лукинов. Он только что не перебирал каблуками. – Прямо в магазине тёпленьким возьмём, чтоб не успел очухаться. А бумаги от нас и так не уйдут.
13
За час до закрытия магазина Петюня Порехин в вечной фланельке, облокотившись на перила крыльца, выглядывал переулок. Только привычного хищнического азарта ни в позе, ни во взгляде Заманский не заметил. Напротив, малиновый румянец полинял, да и сами наливные щечки одрябли, будто прихваченные внезапным морозцем. Глубокая, как ров, морщина прорезала гладкий, безмятежный лоб. Всего за несколько дней моложавый Петюня резко сдал. Тяжкая дума грызла изнутри преуспевающего антиквара.
– А, господа следователи, – вяло поприветствовал он подошедших. – Наслышан, Виктор Григорьевич, как вы измышлённое самоубийство вскрыли. Это вы ловкий молодец.
– Надо поговорить,
– Мы из банка…Оказывается, меж вами и Плескачом большие деньги оставались, – Заманский решил сократить дистанцию допроса.
Порехин прикрыл глаза.
– И документы по депозитарию тоже видели! – напористо добил его Лукинов.
– Вскрыли, что ли?
– Пока нет. Но вскроем.
– Что ж тогда воду в ступе толочь? – Петюня усмехнулся. – У нас с Осичем, когда разбегались, порядка семи миллионов баксов общака оставалось. За год на миллион распродали. Я свою долю в офшор забрасывал, Осич – в новьё вкладывался. Оставалось на круг где-то по три «лимона». После Италии Осич предложил отдать ему разом «лимон», а остальное тогда – моё. Дураком надо быть, чтоб не согласиться. Под это и кредит оформлял.
– Но не оформил.
– Так Осич к верхним людям ушел. «Лимон» после этого стал ни к чему.
– Но ты и про остальные деньги не
Похоже, угодил в точку, – Петюня запунцовел.
– Скажу, что нет, – кто поверит? – процедил он. – Получается, хотел. – Почему ж сам Зиновий никому об этих деньгах не рассказывал? – спросил Заманский.
– А с какого перепугу? Меньше болтаешь, меньше внимания привлечёшь. Товар, считай, – неучтёнка.
– Кто-то, кроме вас двоих, об этой договорённости знал? – поднажал Заманский.
– Н-нет! – Заманскому почудилось, что Петюня споткнулся. Но в следующее мгновение голос Порехина окреп. – Кто ж о таких вещах говорит! Это между двумя. Потому и акт составили в одном экземпляре и – в ячейку. С одной стороны, – чтоб без обмана. Ну, и третий не доберётся.