Я провела четыре года, разбираясь с последствиями подобных несчастных случаев в больничных условиях – Давид против Голиафа. Но по мере того, как мы приближаемся к месту, кажется чудом, что среди искореженных останков маленького синего хэтчбека что-то могло уцелеть.
Живот пассажирки и подушка безопасности имеют одинаковую мягкую округлость, но все остальное жесткое и острое, углы автомобиля хаотичны.
Гвен наклоняется к ней.
– Все хорошо, милая, меня зовут Гвен, я врач, мы очень скоро заберем тебя отсюда и отправим в больницу. Где у тебя болит?
Пока она работает, я пытаюсь самостоятельно оценить ситуацию, и вскоре Гвен поворачивается ко мне.
– Итак, доктор, что бы вы теперь сделали?
– Женщина выглядит нормально, но, когда пожарная служба начнет резать металл, нам нужно следить, чтобы у нее не началось кровотечение. И ей нужно обезболивание. Думаю, кет. Это нормально при беременности.
– Так не стой без дела, иди и принеси то, что нам нужно.
Гвен и я работаем вместе, вводим кетамин, в то время как пожарная служба начинает вскрывать машину, срезая крышу и откатывая приборную панель. Этого достаточно, чтобы наша пациентка перестала беспокоиться о боли. Вместо этого она радостно лепечет и убеждает Гвен, что
Проходит больше часа, прежде чем ее отправляют в травматологический центр, и рядом Гвен, готовая вмешаться, если женщине в пути понадобится лечение. Я лечу обратно на базу с Ларсом и Кэрротом, нашим пилотом. Когда мы взлетаем, место происшествия снова превращается в образцовую деревню, где спокойно живут люди.
– Хорошая работа, Грейслендс, – говорит Ларс. – Она потеплела к тебе.
– Я не вижу особых признаков этого.
Вернувшись, Гвен спрашивает меня, могу ли я остаться после смены. Мы едва помещаемся в крошечном административном кабинете: санитарная авиация – благотворительная организация, поэтому помещения еще более убогие, чем в Национальной службе здравоохранения.
– Итак, Грейс. Боевое крещение, верно?
– Это непросто, но мне нравится каждая минута…
Она смеется, и ее лицо смягчается.
– Это не собеседование.
– Тогда в чем же дело?
– Это… небольшое извинение. Очевидно, я была довольно строга с тобой.
Я смотрю на нее, искренне не находя слов.
– Ларс отметил, что большинство наших медиков к тому времени, когда они приходят к нам, становятся консультантами, так что неудивительно, что ты еще не так компетентна. Но на самом деле недостаток опыта ты с лихвой восполняешь энтузиазмом. Временами слишком много энтузиазма, так что следи за своей склонностью торопиться. А в целом ты мне нравишься.
– Правда? Я думала, вы пригласили меня сюда, чтобы сказать, что я должна вернуться к больничной медицине.
Гвен смотрит поверх очков.
– Я так не считаю, дорогая. На твое обучение потратили целое состояние, и мне приятно иметь рядом еще одну женщину, особенно компетентную. Но не это моя главная забота.
– О?
– Мне нужно, чтобы ты ускорилась. Докажи, что способна справиться с этой работой и, в частности, прикрыть мои смены в декабре. Потому что в противном случае мне придется отменить свой праздничный поход по Мьянме, а это меня очень разозлит.
Так что в декабре начинается настоящее боевое крещение.
Я узнаю́ больше, чем за предыдущие четыре года. У меня все получается. И со мной все будет очень, очень хорошо.
Марек собирается домой на Рождество, поэтому двадцать четвертого первым делом, прежде чем начнется моя смена, я везу его в аэропорт Гатвик.
Мы находимся в зоне высадки, а охранники наблюдают за нами, пытаясь понять, не замышляем ли мы что-нибудь более зловещее, чем прощание. Марек очень красив в своем костюме, надетом специально, чтобы порадовать мать, которая будет его встречать.
– Они будут так недовольны, что я не взял тебя с собой в качестве рождественского подарка…
Я познакомилась с родителями Марека, когда мы ездили в Варшаву в октябре. Они были добры, но явно не знали, как быть со мной или с нашими страстными, но несерьезными отношениями.
Они не единственные. Я действительно забочусь о нем, но я бы предпочла свою карьеру нашим отношениям. Думаю, что он так же относится к своим раскопкам.
– Польское Рождество… звучит чудесно.
– Ничего, в следующем году, – бросает он. Это оговорка или проверка? Мы не загадываем дальше, чем на месяц или два вперед. Мы никогда не делали это официальным правилом, просто так сложились обстоятельства.
Я на мгновение позволила мысли о следующем годе укорениться. У Марека есть варианты остаться в университете подольше. Единственное, что не подлежит обсуждению – это мое обучение.
Охранник стучит в мое окно.
– Стоянка запрещена, – говорит он, когда я опускаю стекло.
Марек наклоняется, чтобы поцеловать меня. Когда он отстраняется, я замираю, хотя и не могу объяснить почему.
– Эй, – зовет меня Марек. – Ты в порядке?
– Да, – мямлю я, хотя в данный момент я этого не чувствую. Я не суеверна, но у меня вдруг возникает страх, что мы больше никогда не увидимся.
Я стряхиваю это с себя. Я устала, вот и все.