Как приручить Обскура (СИ)

Проклятие, которое убивало их род. Он может… снять?.. Проклятие, которое не позволяло ему завести настоящего наследника, потому что он не мог даже представить себя с женщиной, не то что провести акт зачатия. Потому что он был… собой. Всегда влюблялся только в мужчин, желал только их. Если Криденс сумеет, тогда…

— Подожди, — прошептал он. — Подожди…

— Что-то не так, сэр? — Криденс выглядел озадаченным.

Грейвз почувствовал, как пол уходит у него из-под ног. Он сможет найти себе девушку. Влюбиться. Жениться. Завести семью, детей, даже не одного, а нескольких. Продолжить род по крови, исполнить мечту. Криденс даже не понимал, что предлагает бесценный дар. Грейвз держал его за руку.

И что будет тогда?.. Что будет — с ними? Он ведь не сможет оставить Криденса при себе. Они должны будут разлучиться.

Ты ведь всегда хотел этого, — зашептал внутренний голос. — Соглашайся. Он сам предлагает! Ты дал ему всё, что мог, у тебя больше ничего нет. Пусть это будет его благодарность за всё, что ты сделал. Останьтесь друзьями. Он всё равно однажды уйдёт, он тоже кого-то встретит, моложе, веселее, чем ты. Так лучше — сейчас… И ты больше не будешь один, даже когда он уйдёт — ты не будешь!.. Ты исполнил его мечту, взял с собой — пусть он исполнит твою. Это честно!..

— Я не хочу, — тихо сказал Грейвз. — Не нужно его снимать.

— Нет?.. — непонимающе переспросил Криденс. — Оно вам зачем-то нужно?

Грейвз взял его за затылок, прижал лбом к своему лбу.

— Оно мне не мешает, — сказал он. — Всё в порядке. Здесь не о чем беспокоиться.

— Хорошо… а что оно значит? — с любопытством спросил Криденс.

— Ничего серьёзного, — небрежно сказал Грейвз. — Только то, что я никогда не женюсь.

У Криденса радостно вспыхнули глаза, он улыбнулся:

— Правда?..

— У меня уже есть ты, — Грейвз пожал плечами. — Этого достаточно. Мне достаточно одного тебя.

Он резко захлопнул книгу и жестом отправил её на полку. Потёр ладонью колючую щёку, опять посмотрел на часы. Половина двенадцатого. Надо бы было побриться.

С тех пор, как правая рука перестала служить ему, как полагается, он использовал магию: безопасные бритвы вызывали у него скептическую ухмылку. Он не желал к ним даже притрагиваться. В этот раз, чтобы пристойно выглядеть, придется быть очень и очень внимательным.

Криденс тронул его за локоть:

— Позвольте, я вам помогу? — спросил он. — У меня кое-что есть для вас.

Криденс ушёл, пошуршал чем-то в соседней комнате, вернулся с грубой деревянной шкатулкой, на вытянутых руках протянул её Грейвзу:

— Вот. Я могу вам помочь, сэр, — твёрдо сказал он.

Грейвз, ещё не вполне оправившись от собственного судьбоносного решения, подошёл ближе и поднял крышку. Внутри, на выцветшей синей ткани, лежали бритвенные принадлежности: помазок со слегка лохматой щетиной, убранной в гладкую деревянную ручку, фарфоровая чашка для мыла и бритва. Они явно были не новыми, но прежний владелец, кажется, был аккуратным, и они служили ему долгие годы — возможно, до тех пор, пока он не скончался, и вдова не отнесла его скупое наследство старьевщику.

— Я купил для вас, — тихо сказал Криденс. — Вы разрешите?..

Грейвз рассеянно провел пальцем по спинке бритвы, взял её в руку. Раскрыл, осторожно проверил ногтём остроту. Благодарно взглянул на Криденса.

Бритьё всегда было его священным ритуалом с тех пор, как он впервые взял бритву в руки — ещё в Ильверморни, на шестом курсе, когда юношеский пушок на щеках потемнел и загрубел. Многие его однокурсники, щеголяя возрастом, отпускали усы и бородки, чтобы казаться взрослее. Персиваль не любил эту моду, ему нравились гладкие лица…

Как у Реми. Его гувернёра. Окунувшись назад, в прошлое, Грейвз удивился, как много всего перенял у него. Беглый французский… Привычку курить. Любовь к глубоким, насыщенным запахам. Умение смеяться над своими промахами и быть снисходительным к чужим… Манеру бриться до нежной гладкости кожи.

Отец никогда его этому не учил. И даже если бы попытался — Персиваль бы отказался от помощи, ревниво охраняя своё детское воспоминание о том, как он однажды, дурачась, вымазал в пене всё лицо, а Реми со строгим и насмешливым взглядом раскрыл бритву и сказал:

— Ну, молодой человек, теперь сидите спокойно.

Он усадил Персиваля на табурет в ванной, крепко взял его за голову, примерился — и скользнул по щеке острым лезвием.

Персиваль помнил это щемящее, тайное до зуда в коленях чувство взрослости, которое впервые тогда ощутил. Он помнил серьёзное, красивое лицо Реми высоко над собой. Перекинутое через плечо полотенце, капли воды на загорелой шее у расстёгнутого воротничка рубашки, горький запах можжевельника и лимона. Это было посвящение в настоящий, огромный мир. Как будто из простого, маленького, карикатурного детского мирка он шагнул в большой, сильный и яркий.

И потом, десять лет спустя, он сам впервые взялся за бритву, повторяя всё то, чему научился, по утрам разглядывая Реми.

Криденс наверняка не знал, даже не догадывался о том, что означало для Грейвза это утреннее священнодействие. Но он очень хотел помочь.