Как приручить Обскура (СИ)

— Обойдёшься, — прошипел Грейвз, сжимая на его горле непослушные пальцы и всем весом наваливаясь на него, не обращая внимания на жжение от песка, попавшего в глубокие раны. Будто он боролся за свою жизнь — а не за свою смерть. — Сдохни, ублюдок.

— Я тебе… доверял, — с каким-то детским изумлением повторил Гриндевальд.

Грейвз из последних сил стискивал пальцы, понимая, что не задушит — но каждая секунда промедления приближала смерть.

— Доверчивый ты… Геллерт… а ещё в террористы полез… куда тебе…

Убивать самого себя было противоестественно. Смотреть в собственные испуганные глаза, в которых отражался немой вопрос — «За что?..» Грейвз чувствовал, как быстро и гулко стучит сердце. От недостатка притока крови сам начал задыхаться, в ушах стоял гул, голова кружилась. Его начало трясти.

За что, Мерлин, ему выпала такая судьба — умереть бесславно, глупо, вскрыть самому себе вены — за что?.. Он был скверным аврором?.. Плохим человеком?.. Или просто жизнь — она вот такая, и справедливости в ней нет и никогда не было?..

— Вулнера… Санентур!

Гриндевальд, бледный, с синеющими губами, всё же вспомнил нужное заклинание.

Грейвз почувствовал, как тепло коснулось лица, пробежало по вспоротым рукам, возвращая им силу. Гриндевальд отшвырнул его от себя, обездвижил заклятием. Поднялся на ноги, весь измазанный в крови и песке. Грейвз смотрел на него и гадал, выглядит ли он сейчас так же жалко?..

— Зря ты так, — зло сказал Гриндевальд. — А я к тебе уже начал привязываться… Не ценишь мою доброту — будешь жить овощем… персик.

После этого игры кончились.

Время мелькало, как карусель, складываясь из бесед с Гриндевальдом и коротких чёрных обмороков, пожиравших дни, если не недели. Открывая глаза, встряхивая головой, чтобы прогнать дурноту от сонных заклятий, Грейвз раз за разом видел перед собой своё собственное лицо, и иногда уже не вполне понимал, что перед ним Гриндевальд.

— Расскажи мне…

Темнота.

— Расскажи…

Темнота.

— Расскажи мне…

Пытка была бесконечной. Выныривая из глухой темноты, Грейвз вздрагивал, встречаясь с собственным взглядом. Раньше у него хотя бы было время, чтобы приходить в себя между визитами. Теперь это время у него украли. Листва за разбитым окном начала рывками желтеть, небо поблёкло. Выныривая из глухой темноты, иногда Грейвз слышал, как дождь лупит в стёкла. Слышал завывание ветра в каминной трубе. Грохот неспокойного моря. Иногда оно отчётливо пахло грозой, штормом. Иногда он мечтал, чтобы осенняя буря разметала этот дом на щепки, скинула в море — он утонул бы, не приходя в сознание, милосердно, легко.

Гриндевальд держал его постоянно связанным, но, кажется, приставил кого-то, кто ухаживал за ним в периоды беспамятства. Иногда Персиваль открывал глаза, чувствуя сытость, иногда — голод и жажду. Неизменными были только три вещи. Сквозняк из окна за правым плечом, раз от раза становящийся холоднее. Руки, скованные за спиной. И голос.

— Расскажи мне…

Темнота.

— Расскажи мне…

Хватит, — думал Грейвз, закрывая глаза.

Это было единственное обстоятельство, на которое он ещё мог повлиять. Крошечный выбор, который Гриндевальд оставил ему, и Грейвз цеплялся за него, стараясь не думать, что будет, если он лишится и этой малости. Видеть — или не видеть. Открыть глаза — закрыть глаза.

Хватит, — думал он. — Перестань. Уйди.

Гриндевальд приносил служебные документы, зачитывал, задавал вопросы. Ковырялся в прошлом, но уже без огонька. Никогда больше не менял личину. Иногда садился перед Грейвзом на стул, смотрел на него, усмехаясь сдержанно, по-грейвзовски, и говорил:

— Меня зовут Персиваль Грейвз. А тебя? Кто ты такой?..

У него был голос Грейвза, улыбка Грейвза, интонации Грейвза.

— Привет, Геллерт, — говорил иногда Гриндевальд и трепал его по щеке. — Ну, как мы сегодня?.. Поболтаем?..

Он перенял манеру говорить — с усмешкой, короткими фразами, чуть щуря глаза. Со скупым юмором.

— Представляешь, приходит ко мне этот Картер, виноватый, как побитый тапочком спаниэль, — говорил Гриндевальд, задирая чуть вверх уголок рта, и Грейвз смотрел на него, с трудом понимая, кто из них — настоящий. — Ну, ты его помнишь, он таскает сводки из Отдела предсказаний и аналитики. И говорит, что в ближайшее время предсказаний не будет, потому что хрустальные шары показывают аналитикам какие-то фривольности. Именно в этот момент, внезапный, как хер во льду, мимо идёт Абернети — ну, этот, неисправимый. Вот кто меня удивляет!.. Помяни моё слово, если завтра наступит конец света, он всё равно придёт на работу, отглаженный начиная с пробора, и сильно удивится, если никого не застанет на месте. Так вот, Абернети слышит, что говорит Картер, розовеет, алеет, потом багровеет, но мужественно идёт дальше. Ты бы видел его лицо!.. Вытянулось, как у тюленя, он чуть уши у меня под дверью не оставил, — Гриндевальд изображал выпученные глаза Абернети и тихо смеялся.

Грейвз смотрел на него и отрешённо думал: мне надо чаще улыбаться, мне так идёт…