Как приручить Обскура (СИ)

Грейвз-Гриндевальд толчком ноги подвинул к нему стул, предлагая сесть рядом у камина и провести вечер, обмениваясь воспоминаниями. Грейвз сел. От огня было тепло, но по плечам почему-то всё равно пробегала дрожь. Из разбитого окна за правым плечом постоянно сквозило.

— Был холодный день. Конец марта, — сказал Персиваль.

Грейвз-Гриндевальд жевал своё печенье и с интересом смотрел ему в лицо. С очень похожим выражением внутренний голос иногда саркастично ронял своё «ну-ну». Персиваль уставился в камин.

— Я пришёл навестить Криденса во второй или третий раз. Он стоял у выхода из большого универмага. Как всегда, опустив голову, не глядя в лица людей. Протягивал листовку и ждал, пока кто-то возьмёт её. Иногда десять минут… полчаса. Потом протягивал новую.

— Бедный мальчик, — с гнусным акцентом сказал Грейвз-Гриндевальд и шумно отхлебнул кофе. — Дальше.

— Я подошёл, поманил его за собой. Он всегда следовал за мной, будто я вёл его на верёвке. Мы остановились в проулке, подальше от оживлённых улиц. Он протянул мне листовку — кажется, просто от растерянности. Но я тоже не знал, что сказать. Я взял её, он дал мне вторую. Я забирал у него листовки одну за одной, а он машинально протягивал новые. У него были красные окоченевшие пальцы… От сухости и холода растрескалась кожа.

— Да-да, морозный день, я помню, — кивнул Грейвз-Гриндевальд.

Заглядевшись на огонь, Грейвз потёр себя по плечам. Их как будто ломило от холода, даже суставы разнылись.

Был холодный, ветреный день. Криденс продрог так сильно, что ёжился даже под согревающими чарами. Грейвзу хотелось взять его руки в свои, согреть под своей мантией. Обнять его крепче, закутать, увести в тепло… Домой. Увести домой, сунуть в горячую воду, сесть на бортик ванны и смотреть, смотреть на него… На покрасневший и взмокший нос, на робко поджатые губы, на колени и широкие плечи, торчащие из воды — наверняка они все в родинках — на чёрные волоски на руках, обнявших колени, на стыдливо опущенное лицо, на тень от ресниц… Смотреть, пока сердце не перестанет биться, а потом протянуть руку, подцепить подбородок пальцем, поднять ему лицо, встретить губами…

— Пер-си, — недовольно протянул Грейвз-Гриндевальд. — Ты устал говорить? Веритасерум у меня в кармане, могу достать.

Грейвз покачал головой, ненадолго прижался губами к своему кулаку.

— Я забрал у него все листовки и превратил в стаю белых бабочек, — тихо сказал он после короткой паузы.

— Ну и какой ты после этого глава магической безопасности?.. — с упрёком спросил Грейвз-Гриндевальд. — Серьёзно, Перси. Нельзя нарушать Статут, если тебе просто так захотелось.

— Кто бы говорил! — огрызнулся Персиваль. — На тебе десятки нарушений помасштабнее!

— Ну, прости, вошёл в роль, — Грейвз-Гриндевальд широко улыбнулся. — Можешь не оправдываться. И что твой мальчик, впечатлился твоими бабочками?..

— Он испугался, — сухо сказал Грейвз. — Отпрянул от меня, прижался к стене. Опустил голову ещё ниже. Я видел, как у него дрожат пальцы, но он стоял там, как приклеенный. Не убегал. А бабочки кружились… над ним, над нами. Я чувствовал себя таким идиотом, — раздражённо сказал Персиваль. — Злился на себя. Сам не понимал, что я тут делаю. Зачем я к нему пришёл? Зачем пытаюсь его развлечь?.. Мы стояли, как два барана, он у одной стены, я у другой. Бабочки метались между нами, такие бессмысленные, бестолковые… По кругу, туда-сюда. Я уже хотел сжечь их и уйти, но тут Криденс поднял голову… посмотрел на меня исподлобья, как всегда это делал — подняв плечи, настороженно, будто боялся, что я ударю. А потом поднял голову — и посмотрел вверх.

Грейвз-Гриндевальд разглядывал лицо Персиваля с таким скучающе-отстранённым видом, будто просто зацепился взглядом за манекен в витрине, а мыслями был далеко. Но, стоило Персивалю сделать паузу, как он быстро и больно пнул его носком ботинка в щиколотку:

— Пер-си. Не отвлекайся.

Тот подавил вспышку ярости. Нет, Персиваль, нет. Дальше. Пусть расслабится, пусть думает, что ты подчинился. Терпи. Говори дальше…

— Он смотрел вверх, — сказал Грейвз. — На эту белую мелюзгу, на небо в просвете между домами. От удивления у него шире открылись глаза. Он вдруг показался мне таким… красивым. Я не мог отвести от него глаз. Он протянул руку, и бабочка села ему на палец. И он улыбнулся, — шепотом сказал Грейвз. — Впервые. Застенчиво, тихо… Не разжимая губ. И посмотрел мне в глаза. Как будто… с надеждой. Будто поверил, что я не причиню ему зла.

Этот взгляд в грязном проулке был светлее солнечного луча. Криденс, наивный, голодный, даже такую пустяковую мелочь воспринимал, как драгоценный дар, как чудо, достойное изумления. Грейвз был для него идеалом доброты уже потому, что не повышал голос и не замахивался, чтобы ударить. Назови его «хорошим мальчиком» — и Криденс будет готов целовать ему руки. Скажи ему «Криденс, порадуй меня» — и Криденс разобьётся в лепёшку, чтобы порадовать. Не имеющий достоинства, не знающий человеческого обращения, он с готовностью подставит рот, зад, что угодно, лишь бы его потом приласкали.