Как мы умираем 1

мной – молча, чтобы сосредоточиться. Периодическое дыхание перешло в фазу легкой одышки; булькающий звук сохра-няется. Я задаю Пэдди вопрос, как бы он себя чувствовал, если бы у него в горле скопилась жидкость, как у Брендона.

Проглотит ли он ее? Закашляется? Выплюнет?

– Конечно, ведь это ужасно раздражает.

– А теперь посмотрите на Брендона, – говорю я. – Подой-дите ближе. Он не кашляет, не давится, не сглатывает ее, правда?

Пэдди соглашается.

– Брендон настолько расслаблен, находясь без сознания, что просто не чувствует горла. В его горле слюна, но он не

пытается его очистить. И это говорит о том, что он в глубо-кой коме.

Пэдди оглядывается на Брендона. Он внимательно смотрит и размышляет.

– Ну а как насчет того стона, который он издавал раньше? – подозрительно спрашивает он.

– А, это шумное дыхание… – начинаю я, но Морин меня

перебивает.

– Это просто глубокое дыхание, это нормально. Он звучит

так же, когда спит дома, хотя и не поверит мне…

Она улыбается и снова гладит Брендона по лицу.

Работники паллиативной помощи занимаются почти

тем же, чем и акушеры, – помогают человеку как можно

менее болезненно пересечь черту жизни.

Мы с Морин репетировали, как она объяснит мальчикам

процесс смерти. Она не хочет, чтобы они неправильно трак-товали то, что могут увидеть. Мы говорили об изменениях дыхания: цикл глубоких, шумных вдохов становится все

медленнее и короче; паузы; перезапуск цикла. Она наблюдает за тем, как Брендон следует этому предсказуемому курсу, и успокаивается.

Морин и Пэдди смотрят друг на друга по разные стороны

кровати. Они наблюдают одну и ту же картину, но для нее

она умиротворяющая, для него – убийственная.

– Вы уверены в том, что говорите, доктор? – спрашивает

он меня, и я отвечаю, что это нормальная смерть, комфорт-ная и легкая. Он заметит изменение дыхания Брендона от

быстрого к медленному, от поверхностного к глубокому, оно

станет легче. И после одного из таких выдохов Брендон перестанет дышать. Это может случиться так плавно, что можно и не заметить вовсе.

Глаза Пэдди полны слез.

– Могу ли я остаться с ним до того момента? – спрашивает

он Морин.

Она протягивает руку через кровать, чтобы взять его, и

говорит:

– Я рассчитываю на это, Пэдди. И Брендон, и я, и мальчики.

Я тихо ускользаю, чтобы присоединиться к Соне в Стране

наручников.

Патриция окружена дочерьми и сыновьями, их мужьями и

женами, внуками. Несмотря на количество людей, в комнате

тихо: все слушают ее дыхание. Соня присоединилась к надзирателям в коридоре, чтобы уступить место. Сестра приносит подносы с чаем. Внутри семьи установился мир. Соня

и я проскальзываем в палату, где смолкла тихая беседа. Со-ня показывает бровями, чтобы я посмотрела на пациентку.

Патриция опирается на подушки и выглядит очень мирно и

спокойно. Ее глаза закрыты, рот приоткрыт, кожа побелела,

а кончики пальцев багровеют. Она не дышит. И этого никто

не заметил.

– Как же мирно она выглядит, – говорит Соня. – Должно

быть, она так рада, что вы все здесь. Как ее дыхание?

Все смотрят, вглядываются. Ближайшие к ней касаются ее

груди, чтобы проверить движение.

– Думаю, она просто перестала дышать, – спокойно говорит Соня. – Она могла слышать, что вы здесь, и знала, что

это безопасно. Вы все проделали фантастическую работу.

Тихое рыдание слышится со стороны «нашего Билли». Он

идет по комнате, садится на кровать рядом с Патрицией и

кладет голову ей на плечо.

– Спокойной ночи, мам. Я люблю тебя, – шепчет он.

Мы с Соней покидаем комнату, информируем надзирателей и сестру отделения и возвращаемся в офис. Наша работа

здесь закончена. Обе семьи готовы, их траур начнется гладко

– с понимания спокойной смерти, которую они только что

наблюдали.

– Люблю нашу работу, – говорю я, когда мы стоим в больничном лифте вместе с новорожденным ребенком в конвер-те, гордыми родителями и акушеркой.

– Чем вы занимаетесь? – спрашивает акушерка, ища наши

должности на бейджах.

– Почти тем же, чем и вы, – отвечает Соня, когда двери

открываются, и мы выходим. Мы оборачиваемся и улыбаем-ся новой семье и акушерке, чей открытый рот похож на иде-

альную «О», когда двери лифта закрываются.

Дело в том, что Соня права. Мы – жены смерти. И это

честь, каждый раз.

Красавица и чудовище

Скорбь – процесс, перемещающий нас от момента утраты и горя, связанного с ней, через переходный период фор-мирования нового взгляда на мир к состоянию способности

снова жить без страданий. Речь идет не о том, чтобы

поправиться. Скорбь – это не болезнь, и жизнь для семьи

ушедшего человека уже никогда не будет прежней. Но спустя время, получив поддержку, скорбящие смогут пройти

через это и достичь баланса.