Как мы умираем 1

енный. – Оральное и ректальное кровотечения. Везут в отделение интенсивной терапии. Для информации!

Телефон замолкает.

Что? Что произошло? Почему кровотечение? Его анализы были в порядке. Должно быть, он что-то сделал. Он прыгнул? О, черт возьми, что, если он прыгнул? Где мои туфли?

Ключи от машины? В чем дело?

До больницы пять минут на машине. Я паркуюсь на сто-янке для скорой помощи и бегу наверх пешком, не надеясь

на лифт. Вспотевшая и запыхавшаяся, захожу в палату и ви-жу медбрата.

– Ах, доктор Мэнникс, мэм! Пациент был переведен в отделение интенсивной терапии, как только мы закончили разговаривать. Артериальное давление не регистрируется. Све-жая кровь в прямой кишке и рвоте. Установлен дополнительный внутривенный доступ, началась реанимация. Семья

проинформирована. Что-нибудь еще, мэм?

– Что случилось? – спрашиваю я с недоумением. – Он

прыгнул? Откуда кровотечение?

– Прыгнул? Прыжок? – орет медбрат, и я сама подпрыгиваю, как по приказу. – Какой еще прыжок?

Я глубоко вдыхаю и спокойно, как только могу, говорю:

– Просто скажите мне, что именно произошло.

Медбрат рассказывает, что около полуночи Алекс

проснулся и попросился в туалет. Там началось кровотечение, упало давление, его начало рвать чем-то, очень похо-

жим на кровь. Значит, он не прыгал. Если бы стало известно, что я в курсе его намерений, но ни о чем не сообщила…

Это оказалось бы большой ошибкой. Во мне сражаются вол-ны облегчения и тревоги, когда их настигает цунами вины: я беспокоюсь о себе, когда Алекс находится в отделении интенсивной терапии.

– Похоже, у него сильное кровотечение из желудочно-ки-шечного тракта, – продолжает медбрат. – Проистекает из

крупного кровеносного сосуда, думаю.

Это нехорошо. Убедившись, что другие пациенты в онкологическом центре в порядке, движимая смесью беспокойства и вины, я бегу по слишком яркому больничному коридору в отделение интенсивной терапии. Онкологу Алекса

уже позвонили, и он в пути.

Иногда смерть, которую человек ожидает, все равно

оказывается внезапной. И тогда уже не имеет значения, как именно она наступила – он не успел примириться с

ней и попрощаться с близкими.

Алекс без сознания лежит на боку. Комната пахнет крова-вым содержимым его кишечника: цепкий сладковатый аромат, которого я боюсь. У Алекса две капельницы, одна игла

введена в вену на шее. Монитор показывает быстрый пульс

с очень низким давлением. Это плохо. Медсестра пытается

выключить сигнал, оповещающий о слишком низком давле-нии, чтобы избавиться от настойчивого писка. Возле кровати сидит бледная мать, рядом с ней – молодой человек («Ро-

ли», – кратко представляется он), как две капли воды похожий на Алекса. Врач отделения интенсивной терапии объясняет, что Алекс потерял огромное количество крови, и сейчас они ждут совместимую кровь из банка, потому что из-за химиотерапии переливать можно только кровь, проверен-ную на вирусы. Он очень слаб и вряд ли перенесет операцию, которая остановила бы кровотечение. Это действительно плохо. Мы ведь лечим у него рак – как это могло случиться?Вдруг голова Алекса откидывается назад, будто по его

инициативе. Огромный темно-красный питон выскальзыва-ет изо рта, отталкивая голову назад, разбивается о подушку, становится блестящим и мокрым, окрашивая наволочку

и простыни. Алекс делает еще один вдох и перестает дышать.

Его мать начинает кричать, когда понимает, что питон – это

кровь Алекса. Наверное, вся его кровь. Роли встает, хватает

мать и в сопровождении медсестры уводит из комнаты. Ее

рыдания постепенно стихают вдали.

Я парализована и окаменела от ужаса. Это правда? Я все

еще сплю? Но нет. Кольца питона опадают как большой бор-довый бланманже. Алекс оценил бы плотный цвет, изменя-ющуюся текстуру, контраст темного и светлого на постели.

Разве мы не должны что-то делать? Что?

Кажется, что врач отделения интенсивной терапии находится далеко, будто на экране кинотеатра. Она проверяет пульс Алекса и говорит, что попытки реанимации будут

тщетными. Качая головой, предлагает мне кофе – это кажется странно успокаивающим, и я соглашаюсь. Мы встречаем

онколога Алекса, когда он приезжает, забираем его в комнату для персонала на разговор. Онколог уже сталкивался с подобным: опухолевые бусинки, приклеившие кишку к большим кровеносным сосудам, сжались, реагируя на химиотерапию, и вместе с потоком крови устремились наружу. Это

редкий побочный эффект, не поддающийся лечению, если

кровотечение обширно.

Я все думаю о том, что он не хотел видеть приближение

смерти. Его желание исполнилось.

Но даже после того как змеиный сгусток крови уберут, сменят постельное белье, тело Алекса вымоют и семье раз-решат с ним попрощаться, ни для кого не станет утешением

то, что он не выпрыгнул из окна, убегая от смерти. Алекс

покинул нас без церемоний.

Но отсутствие реального прощания будет пожизненным

бременем для маленькой семьи героев.

Утром нужно будет сказать обитателям палаты «Одиноких шаров», что Алекс закончил лечение.

Это та самая история, которую сложно рассказать, и