Как молоды мы были

Мой город, такой родной…
Любил я его безмерно, —
Васильевский остров свой
и памятник Крузенштерну.

Когда я ребенком был,
не пропадал в детсаде…
С родителями прожил
тридцатые в Ленинграде.

А впрочем, не до конца
в тридцатых мы были вместе,
когда увели отца
в годину крутых репрессий.

А раньше отец сказал
о настучавшем гаде,
который у нас бывал
в той комнатке, в Ленинграде:

«Еще не настал черед, —
сказал нам отец с тревогой, —
Таких вот еще придет
на русскую землю много».

Была без вины вина.
Победа исчадья злого.
Потом началась война
в июне двадцать второго.

Остался билет один,
доставшийся Бога ради,
в Мариинку на «Лоэнгрин»
да комнатка в Ленинграде.

Но с нею расстался я,
расстался с такой тоскою…
Приют свой нашла семья
в Малаховке под Москвою.

И вновь – продолженье зла.
Мучительный год в блокаде,
где бабушка прожила
в той комнатке в Ленинграде.

Как медленно дни ползли!
Зверела зима, лютуя…
Оттуда ее увезли
больную, еле живую…

Сказали тогда – привет
той комнатке в Ленинграде.
Жилья у нас больше нет.
(Отдали блатному дяде.)

…А через много лет
иная пришла блокада.
И комнатки этой нет.
Да нет уж и Ленинграда.

Малаховский принц