Как молоды мы были

Он под Минском в лесах партизанил,
он вогнал трех эсэсовцев в гроб,
а сегодня
         у сына экзамен,
и отца прошибает озноб.

Он глаза, чтоб не выдали, щурит,
нервно борт пиджака теребя,
и все курит,
      все курит,
         все курит,
вспоминая мальчишкой себя:
общежитье,
      бурду с чечевицей,
неуютный студенческий быт…
«Раньше
      легче нам было учиться», —
он себе в оправданье твердит.
«Нам за ними
         теперь не угнаться,
сколько новых у них дисциплин!
так обилен поток информации!
Конкурс нынче огромный!»
            А сын
убежден, что студент он де-факто
(дети нынче намного трезвей).
Старики
      получают инфаркты
на экзаменах сыновей.

Ополченье

Во мраке с горя сгорбились мосты.
Тревожно площадей сердцебиенье…
На запад уходило ополченье —
потомственная гвардия Москвы.
Рабочие, врачи, учителя,
отставку не приняв военкоматов,
сапог не получив и автоматов,
ушли в незащищенные поля.
Кто помнит их последние слова
в последнем и решительном сраженье?
Безмолвна затемненная Москва.
Убиты летописцы ополченья.

…Мы нынче очень празднично живем,
и многие печали позабыты.
Вокруг грохочут песни в стиле бита,
и ночью так же солнечно, как днем.
Но изредка тревожат наши сны
те люди с беззащитною улыбкой,
кто с книгой, кто с указкой, кто со скрипкой —
пронзительная исповедь войны!
Я слышу их неровные шаги.
Я вижу строй их, нервный и неровный.
Я знаю:
      в битве дрогнули враги
пред высшим —
      перед мужеством духовным.
И если мы по духу москвичи, —
мы тех людей живое отраженье.
В сердцах у нас их мужество звучит,
и строится в колонны ополченье…

Кто отзовется

Песни все, что пели мы, слетаются к маме…
Спит березка белая в морозном тумане…
Что ж тебе не спится, милая мама?
Что дрожат ресницы, милая мама?

Отвечает старая не словом, а вздохом:
Поросла тропа моя лишайником-мохом.
Уж давно я вижу: хмурятся ели,
Уж давно я слышу: плачут метели…

За холмами дальними горюют закаты.
Под холмами давними сыночки-солдаты.
Кружится над ними снежная заметь,
Хрупкая, как иней, вечная память…

Ах, чудес не будет, ты не жди возвращенья,
Ах, судьба не люди, не попросит прощенья…
Серою волчицею старость подкралась,
Только и осталось – снег да усталость…

Это не березка там, в заснеженном поле,
Это доля матери, плакучая доля.
Все своих родимых ждет не дождется…
Кто-то ей ответит, кто отзовется?

Пластинка памяти моей