Как я был номеном

– Дано, и немало. К примеру, если было насилие, – тихо сказала Марианна. – Ты будешь невиновна, вместо четвертой составляющей – первая… Прости, вместо удовольствия – боль, страдания и терзания, и тебе же за это отвечать?! У нас такой грех отпускается, если насилие было жестким.

– Я не поняла. – Голова Елки снова завертелась в стороны, как у судьи турнира по пинг-понгу. – Разве нежесткое насилие – не насилие?

– У нас оно подразделяется на жесткое и мягкое, первое прощается, второе – позорно. Жесткое – когда ты сопротивляешься до конца, а мягкое – если сдалась, понимая, что помощи ждать неоткуда. Кстати, ты знаешь, что пленочка может растянуться, и потребуется еще несколько открытий ключом, пока она порвется окончательно?

Елка ошарашено сглотнула:

– Да ну?! У тебя так?

– У меня как у всех, в том смысле, что еще никак.

– Выходит, в вашем государстве грех, в котором ты не виновата, грехом не считается? – Елка о чем-то задумалась. – А у нас до свадьбы никак, иначе – ужас!

– У нас подход зависит от причины и от личности. А еще, конечно же, от обстоятельств. Допустим, произошла война или большая катастрофа, и в живых осталось всего два человека. Кто осудит продолжение рода без нужных условий и ритуалов? Также у нас освобождают от наказания из-за мотива или особенностей личности, но, естественно, только после разбирательства.

Мне вспомнился Вечный Фрист. Хороший пример неподсудной личности. Интересно, какой мотив святые сестры сочли бы извинительным?

На всякий случай я толкнул Марианну в спину: не переусердствуй, дескать, с объяснениями. Больше слов – больше возможных подозрений, что с нами что-то не так.

Марианна мгновенно сориентировалась.

– Давай спать, – сказала она Елке.

Все снова успокоились. Через несколько минут донеслось размеренное дыхание Елки, наполненная пышными формами ночнушка за узкой фигуркой Марианны вздымалась и опадала, словно изнутри ее насос надувал. Хорошо, что мы не попали в этот дом раньше, когда на полатях спали Люба с сестрой-близнецом. Места мало – ладно; главное, что доски, как любой стройматериал, имеют запас прочности. И тогда все зависит от везения, ведь одно дело падать на Любу, и совсем другое, когда Люба падает на тебя. А если на тебя падает две Любы?!

Ерзая, до боли щипая себя и крутя глазами, удалось продержаться еще некоторое время. Глаза слипались, тянуть больше нельзя. Толкнув царевну в плечо, я тут же прижал ее обратно к подушке, приказывая полежать еще, чтобы не привлекать внимания совместным выходом.

Скользнув к двери, я оставил ее отворенной. Через минуту снаружи оказалась и напарница.

– Чапа!

– Тсс!

Наши руки сцепились, а ноги понесли прочь от деревни. Передвигаться темной ночью по неизвестной местности не пожелаешь врагу, но есть такое слово – надо. Расположение реки легко определялось по отношению к дороге, по которой Глазун привез нас в Зырянку, но нельзя забывать о военных постах и глядельцах. Мы перестраховались. Обойденная по дуге деревня осталась позади, а затем и до ужаса знакомое поселение беженцев. Наезженная колея вела к заставе, мы двигались по самому краю, чтобы в случае опасности юркнуть в спасительный придорожный бурелом. Не обязательно бурелом, там возможно, росла чудесная травка, приятная для наших босых ног, но когда вокруг темнота – кто знает?

Дорога в ночи была пустой, идти удавалось быстро, и вскоре вдали блеснула первая из двух речек, пересеченных нами на пути с заставы. Где-то недалеко речка впадала в Большую воду, но сплавляться по ней не было смысла, бурное течение прибьет нас к этому же берегу. Глядельцы заметят. Или еще раньше нас увидят очередные никодимовцы, у которых на месте совести давно поселилась жадность. Или мы напоремся на ушкурников…

Через несколько минут дорога уперлась в мост через речку. Он чудесно просматривался со всех сторон даже в ночи. Стоп, машина, малый ход. А теперь полный назад – на всякий случай. Нужно ждать тумана или переправляться вплавь.

Марианна придерживалась того же мнения:

– На мост нельзя, кто-нибудь обязательно увидит. Я уже поняла, сколько у ночи глаз.

Выше моста быстрая речка делала поворот, наша сторона там заросла камышом или чем-то вроде него. Высокие заросли уходили с берега далеко в воду. Добравшись до них, мы скинули ночнушки, я накрутил их на голову корявой чалмой, чтоб не намокли при переправе. Если течение не опрокинет, есть возможность перейти вброд, не прибегая к плаванию и буксировке.

– У нас есть минутка? – донеслось от ступавшей след в след Марианны, когда вода уже подбиралась к ребрам.

– Смотря для чего.

– Я хочу научиться… плавать, правильно? С таким умением меня больше не придется спасать.

Довод убийственный, в самую точку. Нам скоро Большую воду форсировать. Для такого дела минутка нашлась.

– Давай руки. Я буду тянуть, а ты работай ногами.

Некоторое время ноги царевны взбивали воду в пенный коктейль, а я тревожно оглядывался. Кажется, никого не побеспокоили. По старой привычке совмещать приятное с полезным, я решил прояснить кое-что, недавно зацепившее мысли: