Как я был номеном

Отца с сестренкой мы так и не дождались. Ужин превратился в мрачный перекус и прошел в молчании. Спать меня и царевну определили на полати – те самые антресоли над головами, взбираться на которые следовало по прибитым к стене лесенкам в обеих комнатах. Внутри нас ждали соломенный матрас во всю длину и подушки с простынями. С обеих сторон можно закрыться занавесками. Урюпка переоделся в ночную рубашку, покроем не отличавшуюся от дневной, всю в заплатках, перешитую из какой-то старой вещи. Мы с Марианной остались в своей одежде, выполнявшей у нас роль как дневных рубашек, так и ночных, и даже парадных, поскольку выбора не было. Люба ушла ночевать в заднюю комнату, представлявшую из себя нечто вроде женской половины – там спят и там же хозяйствуют. Я и Марианна в сопровождении Урюпки влезли на полати, где в лежачем положении комфортно разместились бы несколько взрослых. Усталость мигом взяла свое, но через некоторое время кто-то подергал меня за ступню:

– Вань, сопроводи, – донесся голос Любы.

– Куда? – не понял я.

Здесь тоже страшно ходить по ночам?!

Рядом поднялось сонное лицо Марианны:

– И меня.

Стоявшая в ногах Люба удивилась.

– В уборную и так сходишь, она во дворе, а мне надо в кузницу. Отца и Феньки до сих пор нет.

Урюпка, спавший по другую сторону от меня, даже ухом не повел, хотя на секунду явно проснулся. Дело его не касалось, и он снова уснул.

Оправив одежду, я спрыгнул с полатей в переднюю, в сторону которой мы все лежали головами. Люба, все в той же одежде, ничуть не примятой (не ложилась?), вдела ноги в кожаные шлепки и вышла за дверь.

– Может взять что-то для защиты? – Я поспешил следом.

Обувью меня еще не оделили, пришлось отправиться босиком. Не брать же чужое, если не предлагают.

– Ничего не нужно, здесь не страшно, – откликнулась Люба.

Тогда зачем сопровождать? – возник у меня вопрос, но я его не задал. Закон выживания: приглядывайся, делай как все и не задавай глупых вопросов.

Голову Любы покрывал платок, лицо едва выглядывало из-под нависшей ткани. Выйдя за калитку, мы двинулись к кузнице прежней тропкой. Ночь в деревне оказалась убийственно тихой, света едва хватало, чтобы разглядеть, куда ступали ноги.

– А можно мне с вами? – пронзило сзади тишину.

Нас догоняла Марианна.

– Никогда так больше не делай! – Люба впервые показала норов. Ее пухлые кулачки сжались, но гнев в глазах перемежался страхом. – Так нельзя, неужели не понимаешь?

– Почему мне нельзя с вами? – Настырная царевна прилипла ко мне, как банный лист, схватив ладонью под локоть. Теперь если оторвать, то только с рукой. – Мы с Чапой… с Ваней всегда вместе!

Меня разобрало любопытство: ей стало скучно, боится остаться одна или… ревнует?

Люба подозрительно сощурилась:

– С Чапой?

– Я так брата прозвала.

– А он тебя?

– Липучкой, – с самой благожелательной улыбочкой сообщил я.

Мне в зад прилетел пинок, но мимикой Марианна ничего не выразила. Истинная царевна. К тому же – липучка и есть.

– Если бы тебя увидели бегущую одну… – Люба даже в ночи побелела.

Мы прониклись.

– Кто? – спросил я осторожно.

– Папы.

– Четверодители?! – Марианна изумленно пихнула меня в бок: дескать, и здесь, пусть с первого взгляда и не похоже.

– Кто? – Люба никогда не слыхала такого слова.

– Что грозило Липучке? – перебил я, отвлекая.

– Искупление, как же вы не понимаете!

Где-то хрустнуло, я резко оглянулся. Послышалось?

Люба испуганно потащила всех вперед.

Немира с Фенькой мы увидели по дороге: ноги у кузнеца подламывались, он едва ковылял, останавливаясь каждые пару метров, а сил мелкой помощницы для поддержки не хватало. Подбежавшая Люба подхватила отца с одной стороны, я отстранил Феньку и взялся с другой. Но идти было уже некуда.

– Что воякам не нажаловался – молодец, – хрипло произнес один из двух перегородивших нам путь мужчин.

Еще два силуэта проявились из тьмы по бокам, и один сзади. Все – мужчины, плотные, даже, я бы сказал, полные. Внушительные. Троих можно прямо назвать толстыми. Каждый закутан в нечто обвисающее, темное, как в простыни. С головой. Этакая смесь римского хитона и накидки с капюшоном. Из-под ткани виднелись длинные ножны. Мечи. Но не наголо. Уже хорошо.

Одежда говорившего с нами отличалась от прочих. При дневном свете похожая на дорогой плащ накидка, под которой могли скрываться доспехи, скорее всего, оказалась бы красной или оранжевой. Голову покрывал не капюшон, а нечто вроде казацкой папахи со свисавшим назад клобуком, только светлая меховая часть была низкой, отчего головной убор больше напоминал отороченный мехом остроконечный колпак мага, сделанный из мягкой ткани и завалившийся назад. Лицо с мясистым носом, свисавшими щеками и маленькими глазками напоминало бульдожье, если бульдоги бывают чернобородыми.

– Конязю о наших беседах, как понимаешь, тоже знать не следует. – Говоривший приблизился. Собственно, приблизились все четверо. – Твой предыдущий ответ огорчил нас. Соболезнуем потере близких, но, чтобы тебе думалось лучше, мы заберем оставшуюся мелкоту. Когда сможешь ходить и работать – знаешь, что надо сделать.