— Она провожала вертолет, — сообщил Анто-нио, который вернулся вместе с Фернандо.
— Да что вы?! А вертолет улетел?
— Улетел, — подтвердил Фернандо. — А вы остались?
— Да, сын мой, — скромно потупившись, произнес Гамбоа—Галавис, — это мой долг и это мой поселок.
Глава 16
Вертолет поднимался, и Каталина смотрела, как уменьшаются домики и какой необозримой становится могучая загадочная сельва. Множество мыслей вихрем проносилось у нее в голове. Мир, в котором ее воспитывали, был миром правил. Если ты подчиняешься им, то тебе обеспечены кров, хлеб и безопасность. Она подчинялась правилам и достигла успеха: за послушание ее наградили хорошей работой, комфортабельной квартирой, уважением окружающих людей... Но родилась-то она в сельве. А в сельве все оказалось по-другому. Здесь отстаивали свою жизнь, и каждый нажил свои правила. Здесь в первую очередь значим был ты сам. Каталина немало узнала о самой себе, попав в сельву. О себе и о людях. Она только начала учиться, но испугалась, что она, всегда бывшая в числе лучших учениц, здесь окажется не на высоте, что не справится с теми задачками, которые здесь задает ей жизнь, испугалась, что окажется в проигрыше. Сейчас Каталина отчетливо видела, что совершает бегство и главным ее советчиком был страх. Прожитая жизнь научила ее уважать себя, а трусость никогда не относилась к достоинствам...
Вспомнился ей и доктор Фернандо, он предложил ей работу, увлекательную, хотя, возможно, обреченную на неуспех, — он просил помочь привнести в сельву цивилизацию... А еще... Неужели она больше не увидит Рикардо? Он измучил ее. Она не понимала, чего он от нее хочет. Она чувствовала свою зависимость от него и ненавидела за то, что он никак не желал произнести: я люблю, ты нужна мне, Каталина Миранда! Каталина не знала и сейчас, любит она этого человека или ненавидит. Но знала другое — она не может жить без этого человека! Не может и не хочет!
Каталина тронула плечо капитана Энрике.
— Мы летим обратно, капитан, и вы высаживаете меня, — сказала она.
— Это невозможно, — начал было возражать капитан. — Пуэрто - Аякучо...
— Возможно! — возразила Каталина. — В сельве возможно все!
И капитан Энрике Вермудес послушался эту красивую женщину, в ее голосе звучала такая торжествующая, счастливая убежденность, что он покорился ей. Ему вообще было трудно отказать красивой женщине...
Будто пустыня окружала Дагоберто после отъезда Каталины. И в этой пустыне единственным живым существом была Паучи. Она была совсем небезразлична Дагоберто. Его трогала ее безоглядная преданность, соблазняли красота и молодость. Но сам Дагоберто был уже далеко не молод, и житейская мудрость, усталость и опыт уравновешивали порывистость сердца. Он и сам не знал, кем станет для него хорошенькая мулаточка — любимой собачкой, младшей дочкой или возлюбленной. Одно можно было сказать твердо, что с отъездом Каталины значимость Паучи для Дагоберто возросла. Об этом он и сказал ей:
— Теперь, когда моя дочь уехала, у меня осталась только ты, и я прошу тебя быть со мной искренней и честной. Скажи, что случилось с тобой в лесу? Почему ты вернулась избитая и вся в грязи? Кто был этот мужчина? Я знаю, там был мужчина.
Но Паучи стояла на своем, со слезами на глазах, прижимаясь головкой к груди Дагоберто, она твердила, что сама упала в грязь. И он, гладя ее пышные волосы, прижимая к себе, сказал:
— Ну ладно, ладно. Только помни, ты — мой единственный друг, Паучи.
— Неправда, — всхлипывая, отозвалась Паучи. — а сеньора Мирейя?
Мирейя, узнав, что падре остался, была потрясена до глубины души. Она не сомневалась, что произошло это только из-за нее. Но не знала, хорошо это или дурно. Если он остался потому; что она поцеловала его, то, выходит, она его соблазнила, а это большой грех. А может быть, он просто пожалел ее и остался, чтобы спасти и, позаботившись о ее несчастной душе, избавить от одиночества?..
Мирейя была в смятении, но твердо знала одно — лучше человека, чем падре, она не встречала никогда в жизни. И она сказала об этом падре Гамбоа, как только увидела его.
— А что бы ты сделала, Мирейя, если бы я сказал тебе, что я преступник?
— Сочла бы, что у вас богатое воображение, падре, — с улыбкой отвечала Мирейя.
— Ты самая добрая в мире женщина, никакое золото, никакие драгоценности не стоят тебя.
— Вы остались из-за меня, падре? Из-за моих слов и из-за того, что я сделала?
Скажите, падре, вы хотите спасти меня или наказать?
— Я не спасаю и не наказываю, я остался, потому что так распорядилась жизнь, — смиренно отвечал падре Гамбоа.
Жизнь распорядилась, теперь Галавису приходилось распоряжаться своей жизнью. И он принял решение. Он уже не хотел, чтобы его разоблачили. Он решил сделать все, чтобы этого не случилось. Ему нужно было уничтожить компрометирующие его бумаги.
Оставшись один в бильярдной, он достал из кармана листок с фотографией и поджег его. Но как только он принялся за дело, появился его злой гений — Дагоберто, в своей неизменной шляпе, с усиками полоской и сардонической улыбкой.
— Кажется, что-то горит, падре?