Каина

Рикардо воспользовался секундным замешательством партизан и, выхватив из-за пояса револьвер, выстрелил в Хайро, однако промахнулся.

— Я умираю, — слабым голосом, но четко вымолвил падре Гамбоа. — Похорони меня здесь. А сейчас — повторяй за мной молитву «Отче наш...».

Хосефа, услышав у себя за спиной выстрел, не раздумывая, повернула обратно.

— Стоять! Стоять, Хайро Пастрано! — властно прозвучал ее голос, перекрывая гул сельвы. — Или я убью тебя!

— Плевал я на твой приказ! — заявил Хайро. — Ты сама в подчинении у лодочника!

Хосефа красноречиво вскинула оружие, взяв Хайро на прицел.

— Не заводись, Хайро! — загалдели партизаны. — Она выстрелит!

— Нет, я прощу тебя в последний раз, — сказала Хосефа. — Забирай людей и ступайте к берегу. Это приказ!

— «...Ныне и присно и вовеки веков. Аминь», — закончил молитву взмокший от волнения Галавис.

Падре смежил веки, и голова его откинулась назад.

«Это — смерть», — понял Галавис.

— Я жаждала смерти, и смерть пришла! — удовлетворенно произнесла Манинья. — Прощай, Рикардо Леон.

— Ты свободен, лодочник! — сказала Хосефа. — И ты, Каталина Миранда.

Шум сельвы стих так же внезапно, как и начался.

— Спасибо, Хосефа, — переведя дух, молвил Рикардо. — Теперь я обязан тебе жизнью.

Командаите Хосефа ответила ему долгим прощальным взглядом, исполненным любви и нежности.

— Нас преследуют гвардейцы, — сказала она. — Даст Бог, еще встретимся!

С этими словами она ушла. А Каталина после перенесенного шока впала в истерику.

— Поедем скорей отсюда! — кричала она Рикардо. — Я хочу забыть все это, как стараются забыть кошмарный сон.

— И меня тоже хочешь забыть?

— Да, и тебя хочу забыть! И все, что с тобой связано: твою сельву, твою лодку и твоих женщин!

Подойдя к берегу, Хосефа услышала мощный взрыв, потрясший округу.

— Гвардейцы взорвали наши лодки! — в ужасе произнесла она.

— Нет, это команданте Хайро подорвал лодку Леона, — пояснил дожидавшийся ее постовой.

— Идиот! — выругалась Хосефа. — Подал сигнал гвардейцам. Я отдам его под трибунал!

— Напрасно кипятишься, — сказал представший перед ней Хайро. — Я больше не признаю тебя, как командира.

Показавшиеся вдали лодки гвардейцев прервали этот спор.

— Уходим! — скомандовала Хосефа, и Хайро перед лицом опасности пришлось подчиниться.

Партизаны отплыли, а Рикардо и Каталина, поняв, что их лодка взлетела на воздух, стали громко звать Бенито — в надежде на то, что ему удалось спрятаться на берегу до взрыва.

— Я здесь, — услышали они слабый стон из-за камня.

— Ну слава Богу! Ты живой! — обрадовалась Каталина, а Рикардо, осмотрев парня, тотчас же стал его перевязывать.

— Это осколочное ранение, — пояснял он Каталине, — а это — результат ушиба о скалу. Его бросило на берег взрывной волной. Ты был в лодке, Бенито, когда рвануло?

— Да, я спал, — слабым голосом подтвердил тот.

— Считай, что тебе повезло. Сейчас мы отнесем тебя в поселок индейцев и там вылечим.

Они покинули берег до прихода гвардейцев, в суматохе не заметив приближающихся лодок.

Чуть позже к месту взрыва подошли Жанет и Антонио.

— Боже мой! Они погибли! — зарыдала Жанет. Антонио пояснил лейтенанту Эррере, что на лодке во время взрыва были Рикардо Леон, его помощник Бенито и сеньорита Миранда.

— Варвары! Изверги! — сжал кулаки Эррера. — Не будет им пощады!.. Я хорошо знал лодочника, и с сеньоритой недавно познакомился... Такая была красавица!..

Продолжайте преследование, — приказал он солдатам и по рации стал вызывать лодку для Жанет и Антонио.

— У нас нет даже денег, — вспомнил Антонио, — все сгорело вместе с лодкой.

Может, ваши люди отвезут нас в Сан-Игнасио, а там мой брат с ними расплатится?

— Не волнуйтесь, — успокоил его Эррера. — Вас отправят в Сан-Игнасио бесплатно.

После того как гул сельвы стих и наступила необычная для здешних мест тишина, Манинья вдруг почувствовала острый укол в сердце. «Ой!» — вскрикнула она, но не от боли, а от изумления, поскольку сердце дало о себе знать впервые.

— Гуайко, где у человека сердце? Здесь? — спросила она, приложив руку к груди.

— Да, — подтвердил индеец.

— Как оно странно болит, — растерянно произнесла Манинья. — А еще эта тишина давит! Говорит, что Манинья — одна-одинешенька на целом свете...

— Я пробовал остановить тебя, — напомнил Такупай, — но ты была ослеплена ненавистью.

— Ты прав, Гуайко, — неожиданно согласилась она, и горькие слезы блеснули в ее глазах. — Манинья сгорала от злобы, а теперь Манинье страшно! Вернемся обратно.

Я должна раскопать смерть, которую посеяла! Как бы ни ревновала Манинья, она не может убить своего мужчину!

— К сожалению, ты это уже сделала, — с горечью произнес Такупай. — Смерть наступила, и она необратима.

— Нет, Гуайко, Манинья не может такого допустить! Ты видишь эти алмазы? Манинья отдаст их сельве, и пусть сельва вернет Манинье мужчину с огненными глазами! — она зачерпнула из шкатулки горсть алмазов и бросила их в реку.

Такупай скорбно покачал головой:

— Если Манинья посеяла смерть, то уже ничего нельзя поправить.

Не слушая его, колдунья пристально вглядывалась в глубь реки, ожидая чуда.