Кафедра

– Я тебе еще не всё рассказал, – он зачем-то понижает голос. – Позавчера Алла обнаружила, что из ее стола пропал договор о сотрудничестве, который университет заключил с мэрией города. Я лично ходил к мэру несколько раз. Это очень важный документ в преддверии аккредитации университета. Мы очень долго добивались его заключения. Он был подписан несколько дней назад. И вот – пропал.

– Но договор можно снова подписать, – говорю я. – К тому же, в самой мэрии должен был остаться второй экземпляр, разве не так?

– Ты что, смеешься? – обижается он. – Как, ты думаешь, на нас посмотрят в мэрии, если мы скажем, что договор исчез. Это – серьезная структура. Да они просто укажут нам на дверь.

За столик в соседней кабинке садятся две девушки – должно быть, студентки, – и Кирсанов хмурится и замолкает. Я не знаю – пожалеть его или, наоборот, посмеяться. Всё это еще больше напоминает дешевый детективный фильм.

– Возможно, она положила его в другую папку, – предполагаю я.

– Что ты! – машет руками Вадим. – Ты плохо знаешь Аллу! У нее каждая бумажка находится именно там, где должна находиться. Она говорит, что лично вкладывала пропавший документ в общую папку с договорами, которые мы должны были отнести в ректорат, и у меня нет оснований ей не верить. Я лично перелистал всю папку – договора с мэрией там нет. Мы не стали поднимать шум перед праздником, но сейчас это кажется особенно странным.

– Как объясняет это она сама?

– Она думает, это – происки кого-то из ее недоброжелателей. Алла у нас требовательная до тошноты – и к себе, и к другим, и по этой причине у нее есть кое-какие разногласия с коллегами. Как раз на прошлой неделе она устроила им разгон из-за того, что журналы нескольких преподавателей были оформлены не должным образом. Вот она и решила, что это – месть за ее резкие слова. И, честно говоря, пропажу заявки на грант она тоже связывает с личной неприязнью к ней кое-кого из наших сотрудников.

Зная отношение Аллы к коллегам, я ничуть не удивлена. Как говорится, «как аукнется»…

– Алла нервничает, тоже, как и Варя, готова заявление на увольнение написать. А я даже не могу ей сказать, что она тут не при чём.

Девушки-студентки время от времени с интересом смотрят на Кирсанова, но ему, разумеется, не до них – ему бы со своими девушками разобраться.

– Это ты тоже объяснишь каким-нибудь совпадением? – он буравит меня взглядом. – Скажешь, на это тоже не нужно обращать внимания?

Я пожимаю плечами – ответа у меня нет.

– Ты считаешь, я не прав? – нервничает Вадим. – Принимаешь меня за идиота? Хорошо, возможно, я заблуждаюсь. Но кто-то же в этой истории виноват! А у всех наших девушек была возможность незаметно взять и конверт со стола, и договор из папки с документами.

– Да, – соглашаюсь я, – как и у десятка других людей, которых ты ни в чём не подозреваешь. А если вдруг завтра один из студентов вернет тебе конверт с извинениями, тебя не станет мучить совесть?

Он берет меня за руку и совершенно серьезно говорит:

– Если окажется, что письмо взял кто-то из посторонних, я публично извинюсь перед нашими девочками.

– Обещаешь? – спрашиваю я.

– Обещаю, – тихо отвечает он.

Дядя Дима

Сашка оказывается прав – ведущий дело следователь вызывает всех сотрудников нашей кафедры. Кажется, он думает, что в этом замешан кто-то из нас. Глупо.

Приятным сюрпризом оказывается то, что личность следователя мне знакома – это Дмитрий Сергеевич Ткаченко – муж моей тети Лены. Высокий, грузный, всегда словно погруженный в полусонное состояние, он так мало похож на бравых сыщиков, которых показывают в кино, что на моих коллег хорошего впечатления не производит.

Именно он сообщает нам, что девушка жива, доставлена в больницу в тяжелом состоянии, в сознание еще не приходила, и врачи пока не делают никаких прогнозов.

Сначала он беседует с каждым из нас по отдельности, потом – со всеми вместе. Показывает фотографию пострадавшей, спрашивает, не были ли мы с ней знакомы. Ее зовут Альбина Скуратова.

Особенно пристрастно он разговаривает с мужчинами – его почему-то интересует, где каждый из них был в августе. Ответы он записывает в толстый потрепанный блокнот.

Со мной он общается так же официально, как и со всеми остальными. Я тоже делаю вид, что мы не знакомы. Ничего не поделаешь – работа есть работа.

***

Мой жених Андрей говорит, что любопытство – типично женское свойство. А, по-моему, это не так. Я почти уверена, что если бы следователь Ткаченко был родственником, например, Вадима, тот тоже не удержался бы и пошел к нему домой за информацией.

Тетя Лена, открыв мне дверь, укоризненно качает головой.

– Неужели, чтобы к тетке зайти, нужно ждать какого-нибудь происшествия? На прошлой неделе, когда мы с тобой по телефону разговаривали, ты что сказала? Что работы выше крыши, и ни минутки свободной нет. А стоило Ткаченко за ваше дело взяться, и ты тут как тут.

В квартире вкусно пахнет только-только испеченными пирогами – кажется, с капустой.

– Да я не по делу вовсе, – вру я без зазрения совести. – Мимо шла и зашла.

Я снимаю плащ и глажу крутящегося у моих ног пекинеса Атоса.