Кафедра

– Алиса, в такие места ходят не только для того, чтобы пить водку. И уже давно не утро. Я там смогу пообедать, а ты, судя по всему, позавтракать.

– Через час, – предлагаю я.

– Через полчаса, – отрезает он и кладет трубку.

Когда я прибываю к «Трактиру», машина Кирсанова уже стоит у крыльца, а сам он сидит за массивным деревянным столом внутри одной из кабинок с кружкой пива и мрачным выражением небритого лица. Цвет его лица мне тоже не нравится, хотя это можно списать на неестественное освещение полуподвального помещения – там нет окон.

– Я заказал солянку и шашлыки, – сообщает он, слизывая пивную пену с губ.

Ну, что же, солянка и шашлыки на завтрак – это круто!

– Не увлекайся, – советую я, – ты за рулем.

Он кивает и подозрительно смотрит на входную дверь – словно боится, что я привела за собой «хвост».

Я улыбаюсь, но ему явно не до смеха.

– Я звонил тебе ночью раз тридцать, – его слова звучат как обвинение.

– Двадцать пять, – уточняю я.

Официантка приносит солянку. Я, как воспитанный человек, вежливо говорю: «Спасибо». Кирсанов не говорит ничего.

– Вчера был сумасшедший день, – жалуется он, едва официантка исчезает. – Весь этот дурацкий праздник с фальшивыми словами!

Это что-то новенькое! Давно ли он рассказывал мне про дружный творческий коллектив?

Глаза его горят диковатым огнем, и я спрашиваю:

– Ты спал сегодня хоть пару часов?

Он качает головой.

– Нет, не спал. Я даже снотворное пил на ночь – не помогло.

Солянка оказывается вполне приличной, но Вадим, судя по всему, не способен оценить ее по достоинству.

– Я понимаю, – киваю я. – Думаю, Таня сегодня тоже не спала.

– Таня? – переспрашивает он. – Какая Таня? Ах, ты о вчерашнем!

В моей памяти снова всплывает лежащая на бетонном полу фигурка, и мне кажется, Вадим думает о том же самом.

– Давай не будем отвлекаться. Мы выполнили свой гражданский долг, ответили на все вопросы, и нет нужды снова к этому возвращаться, – в его голосе проскальзывает раздражение. – Я совсем другое хотел обсудить. Я говорил тебе про грант международного фонда?

Я киваю.

– Вчера был последний день подачи заявок.

Я снова киваю.

– Ну, так вот – конверт с нашей заявкой исчез!

Я думаю, что ослышалась, и переспрашиваю:

– Исчез?

– Исчез! – кричит Кирсанов. – Ты что, оглохла? Исчез, испарился, был украден!

Мне уже не до шашлыков.

– Когда?

Я помню – Варя ушла из университета чуть раньше нас. Сгребла со стола в сумочку пачку писем и ушла.

– С Варварой Степановной что-то случилось?

– Нет, с ней всё в порядке, – успокаивает меня Вадим. – Но конверт пропал. Нелепейшая история. А самое главное, совершенно непонятно, когда именно он пропал.

Я отодвигаю тарелку в сторону, хотя мясо обалденно вкусное, и жест этот стоит мне немалых усилий.

– Объясни толком, – прошу я.

– Помнишь, сколько писем Варя должна была отправить вчера? Не меньше десятка. Они все лежали у нее на столе.

– Да, помню, помню, – нетерпеливо заверяю я. – Я даже видела, как она клала их в свою сумочку. Кажется, она собиралась пойти на почту прямо из университета.

– Она и пошла туда, – Кирсанов закуривает, пускает дым мне в лицо и не замечает этого. – Заявку и еще пару конвертов со статьями наших сотрудников на московскую конференцию она должна была отправить заказными письмами, а все остальные письма просто опустить в почтовый ящик. В других конвертах ничего важного не было – обычные приглашения бывшим студентам на встречу выпускников. Когда она достала конверты из сумки, самого главного среди них не оказалось. Не было его там! Понимаешь, что это значит? В отделение связи это письмо не попало! Как так? Не знаю!

Я смотрю на него, открыв рот.

– А что говорит Варя?

– Варя плачет и не может ничего объяснить. Чувствует себя виноватой, даже заявление на увольнение написала. Но лично я не могу ее винить. Она вчера помчалась на почту уже в восьмом часу. Ближайшее отделение связи было закрыто, и ей пришлось ехать в другое отделение, которое работало до девяти. У нее была с собой целая пачка писем, и не удивительно, что она не заметила отсутствия именно этого письма. Она приехала на почту без пяти девять, ее едва запустили внутрь – отделение уже закрывалось, и она с трудом убедила девушку принять у нее письма.

– Хорошо, она увидела, что одного конверта нет, – я боюсь показаться равнодушной, но всё-таки запихиваю в рот кусочек мяса. – И что она сделала?

– А что она могла сделать? Подумала, что оставила письмо на кафедре и помчалась обратно в университет. Вахтер разрешил ей зайти в кабинет. Но, понимаешь ли, какая штука – письма там не было!

– Может быть, кто-то переложил его на другой стол? – предполагаю я. – Там была целая куча бумаг.

– Я сначала тоже так подумал. Запаниковала, думаю, девочка, вот и не нашла его. Но я сам приезжал в университет – она позвонила мне с кафедры, вся в слезах. Мы перевернули все бумаги на всех столах. Там не было письма! А она клянется, что как закрыла сумочку в кабинете, так и не открывала ее, пока не вошла в зал Главпочтамта.

В кабинку заглядывает официантка и робко делает Кирсанову замечание:

– Извините, здесь нельзя курить.