Стояла такая жара, что их дома из желтого кирпича, казалось, таяли. В воздухе было не то марево, не то дымка, и изображение ехало, если не фокусироваться на чем-то одном. Она не любила этих домов. Красный кирпич намного лучше. Бело-жёлтая кладка казалась ей до тошноты неприятна. Была похожа на слепленные человеческие зубы, ряд за рядом, с дырками для окон, и выемками для дверей. Живя в точно таком же желтом доме, и находясь вокруг таких же пятиэтажек, она старалась не вглядываться в подъезды, окна, и сами здания. В такую жару могло показаться, что ты находишься в чьем-то рту, полном таких желтых зубов, не поддающихся разрушению, а значит без особой надежды выбраться.
Даже редкие порывы ветра были с жаром, пощечиной обжигая щеки и загорелые руки. Смоляные черные волосы были распущены, и пыльный ветер трепал их, и она то и дело приглаживала, прилаживала отдельные пряди на место. Нужно было прикрыть уши. Она вчера сама покрасила волосы в черный, и не заметила, что задела уши краской. Теперь верхняя часть, и за самим ухом – всё было перепачкано черным, и не отмывалось. Обычно ей красила волосы мама, но вчера мамы не было дома.
Минут десять она простояла под Катькиными окнами, когда Катька, высунувшись по пояс из окна, закричала, что мать не разрешает ей сегодня идти никуда.
Семья у Катьки была совсем другая. Если Люду отпускали и в парк, и проболтаться по улицам, и погулять к реке, да и вообще мало интересовались, как и с кем она проводит время, то у Катьки постоянно были семейные дни, как она их называла. Дни, когда они всей семьёй протирают плафоны всех люстр в квартире, и не до прогулок; дни, когда они всей семьей бреют металлическими безопасными бритвами катышки на дачных одеялах; дни, когда все сидят и колупают три ведра вишни от косточек, а потом лепят сладкие пельмени впрок – тоже как раз на целый день занятие. А сегодня Катьке просто не разрешили.
– Как всегда! Ненавижу твоих! – Крикнула в воздух вскочив, но, услышав громкий порывистый лязг закрывающегося окна, села обратно на лавочку. На улице не было никого. Подумав с минуту, медленно встала, и побрела в сторону парка аттракционов. Вообще туда на трамвае три остановки, но в такую жару на улице было намного приятнее, чем в плотно забитом потными и ропщущими на погоду телами в автобусе.
Она уже почти дошла до нужного места, когда кто-то окликнул ее сзади.
– Я за Вами, девушка с самого светофора иду. Люда обернулась. Морщинистая старуха была ей не знакома, невысокая и сутулая, одетая в такую жару в серую вязаную кофту, и сиреневый платок с синими цветами. От матери Люда раньше часто слышала истории, что к ней постоянно цепляются сумасшедшие прохожие, и люди, что хотят поговорить. Хотя это ни одно ли и то же?
– Вам не жарко? – Люда прикидывала, куда можно сбежать при случае, если старуха окажется сумасшедшей.
– Мы с тобой, дочка, в прошлом году виделись. Я тебя сразу узнала. – Старуха добродушно улыбнулась, показывая не настоящие, вставные белоснежные ровные зубы. – Ты мне нагрубила, сказала, что это не моё дело. А дело серьезное. – Она говорила с одышкой, останавливаясь на каждом втором слове, и делая паузы. Ее желтые глаза смотрели не на Люду, а куда-то вбок.
– Извините, я не помню этой встречи. – Люда пожала плечами.
– Я тебе рассказала тогда, что подруга твоя ненастоящая. По ней видно, картонка. А ты мне нагрубила, сказала, не мое это дело. Я тебя всё это время искала, думала подойду, если увижу.
В прошлом году к Люде действительно однажды привязалась полоумная женщина на остановке, но она, кажется, не была такой старой, как эта бабка. Она тогда вцепилась ей в локоть, и, отведя Люду на метр от Катьки, громко зашептала в ухо, что Катька её – это как фигурка из бумаги, одно лишь слово, что человек. И нужно от нее оторваться как можно скорее. Зато у этой женщины есть дочка – вот где хорошая девочка, и скромная. Можно прийти и поиграть с ней вместе.
– Ты меня больной тогда обозвала на всю остановку. Девочка – то всё еще ждет тебя в гости. Она читает много, но из дому не выходит, скромная очень. – Бабка нерешительно сделала шаг вперед. Люда отступила на такое же расстояние. – Я тебя искала очень. Послание мне надо было тебе передать, от нее. – Она раскрыла свою зеленую, сшитую из занавесочной ткани сумку. Внутри на одной из сторон на булавке была приколота сложенная в несколько раз бумажка. – Вот, ношу-ношу, боюсь потерять. А ты наконец нашлась. – Бабка проворно отцепила листок в линейку, и сунула в руку Люде.
– Знаете, мне очень нужно идти. – Люда окинула взглядом улицу, и увидев, что на светофоре в нескольких метрах от них зажегся зеленый, не думая, быстрым шагом пошла через дорогу.
– Белосветова 15. Там всего одна квартира на первом этаже – Бабка перешла на крик, но, закашлявшись, слова застряли, и она так и не закончила. – Она ждет тебя. Хорошая девочка. Летело ей вслед, и дальше, но было уже неразборчиво.