Она помялась немного, но он тоже молчал, только рука тяжелее давила на плечо.
– В этом году еще снег был в начале апреля – Она чуть прикрыла глаза, и мысленно перенеслась в школу. Светлые стены коридора, измызганный линолеум, нет окон, только двери торчат открытыми глазами, пока не начались уроки. Каждую перемену класс разбивается на небольшие компании, и кто-то идет курить на задворки, кто-то стоит у подоконников, а кто-то идет за едой.
– Я после уроков пошла покурить, там, где гаражи. – Голос осел, и сипел трубой, вот-вот совсем закончится – Я не знала, что они тоже пойдут за мной.
– Кто они? – Он внимательно, и даже ласково смотрел на неё.
– У меня не сложилось вообще с одноклассницами. Есть Катька, но её в тот день не было. Может поэтому они и выбрали этот день. Три девочки из класса. Они подошли, сказали, что я такая же уродина, как и мой отец, и что мне не место среди них.
– А ты?
– А я стояла, как вкопанная, и слова не могла сказать. Они вертелись вокруг, трогали мои руки, постоянно повторяли, что я уродина.
– А ты им что-то ответила?
– Им не нравилось, что я молчу. Когда они начали толкать меня, бить руками по ключицам и плечам, я чуть не упала. Руки положила в карманы, в одном из них были большие портняжные ножницы. Острые. Я про них совсем забыла, одела зимнюю кофту в этот день, и случайно нашла вот так.
– У тебя вот так просто лежали в кармане ножницы? У меня обычно пустые карманы.
– Я украла. Не знаю почему, за полгода до этого случая, взяла в одном месте, и не вернула. Мне нравилось трогать острые края, засунув руку в карман. Мне кто угодно мог говорить, что угодно, и в этот момент, мои руки были в карманах, и я чувствовала себя бессмертной что ли. – Она немного улыбнулась, пытаясь не заплакать. Губы чуть дрожали, и она не могла говорить быстро, поэтому делала большие паузы, и громко вдыхала воздух через рот.
– А что потом случилось?
– А потом они уже почти собрались уходить, перемена заканчивалась, они добились, чего хотели: я стояла красная, как рак, с горящими ушами, и полыхающими щеками, еле-еле сдерживаясь, чтобы не закричать, или заплакать. Они отошли уже на несколько шагов, когда Олеся, это заводила у них, она отделилась, и, повернувшись обратно, она плюнула себе на руку, а, подойдя, начала водить мне по лбу. Не помню, что она точно сказала тогда, но что-то про то, что нужно узнать, где мой порог стойкости и молчания.
А потом она сказала: «Я хочу, чтобы ты заплакала» – По щекам побежали теплые капли. Костя, затаив дыхание, слушал. – Время в тот момент как-то растянулось, мне казалось, она целую вечность водит измазанной ладонью по моему лбу. Я даже не успела подумать ничего толком, схватила одной рукой её за запястье, чтобы не убежала, а второй свободной рукой достала ножницы, и воткнула до середины, почти не глядя, куда попала. Попала в бедро. – Она замолчала, рассматривала свои старые кеды, чуть мокрые от вечерней росы.
– Они позвали на помощь? – Он восхищенно смотрел, чуть раскачиваясь на пятках.
– Да, но не сразу. Я убежала домой, и в школу уже после этого случая не возвращалась. Там учиться оставалось пару месяцев.
– И что потом с тобой было? А что родители тебе сказали?
– Встречи с психологом. Если решат, что я вменяемая, то меня переведут в другой класс, или другую школу. Даже не знаю, что хуже. В моей школе, кажется, все знают уже про этот случай. – Она тяжело вздохнула, и исподлобья мельком посмотрела на него. Его щеки разгорелись, Костя улыбался. Он почти никогда не улыбался.
– Ты находишь это все смешным? Или веселым? – Она спросила с недоумением, и чуть треснувшим голосом. Стемнело очень быстро, Люда не заметила, что они стоят посредине дорожки, не дойдя и десяти метров до реки. С двух сторон были редкие деревья, из-за которых светились окнами пятиэтажные дома.
– Почему ты не отвечаешь мне? – Она, пройдя несколько метров, остановилась. Костя тоже встал. Его лица не было видно совсем, глубокая тень от дерева закрывала его до подбородка.
– Потому что я не хочу тебе отвечать, Люда. Потому что это не важно, что я думаю.
– Но я же рассказала тебе всё, как ты просил.
– Вот и умница. Ты большая молодец. И это всё, не спрашивай ничего больше. – Он отвернулся, и быстро пошел к открытой калитке, отделявшей дорожку от пляжа. Запахло сырым погребом, и старыми сгнившими ракушками. Вода, рокоча шумела, разбиваясь о прибрежные бетонные плиты.
Переходя через черную металлическую дверцу, она споткнулась о неровный кусок бетона, положенный, чтобы сюда не заезжали мотоциклисты, и полетела бы вперед, в кусты или просто упала на квадрат асфальта, но Костя перехватил её за секунду до падения, и, крепко сжав за талию, удержал. Их обоих сильно качнуло, но оба удержались, и не упали. Отпустив, он сказал: – Ты такая мягкая.
– Что? – Она ничего не понимала. Его лицо было очень близко.