Избранные рассказы. Хронологически

Охотно рассказывает. Семья, квартира, работа, все здоровы, благополучны, нет, разводов не было, я у неё первый и последний.

(Кольнуло: ой ли? Я первый!)

Она скромно инженерит, трое детей.

Что?!

Да, да, трое детей, а что? Шестнадцати, четырнадцати и четырёх лет.

Ого!.. А вы, лично вы – кто вы, чем занимаетесь, извините?

Офицер Советской армии, подполковник, военком.

А-а-а… Ну, естественно, машина, дача, да?.. Да, - подтверждает спокойно, добродушно, не ставя никаких ударений. Ну, дача, машина, а что? И: что передать? Ничего. Привет. Что звонил, дескать, такой-то, кланяться велел, и если окажетесь в наших местах, будем рады оба с женой, вот адрес, вот телефон.

Там ровным голосом – дочери: «Юля, дай ручку». И тщательно занёс вместе с приветом весь твой адрес со всем твоим телефоном.

Конечно же, в Иркино отсутствие. Ну, для свободы в интонации. Но с нетерпеливым последующим ожиданием: да когда же она наконец придёт? – взъерошенный, осваиваешь эту точку, добытую экспериментом, и ждёшь Ирку – обсудить с ней, что же это за точка.

-Средняя добропорядочная жизнь, - сказала Ирка, наконец придя и выслушав. – Самое выдающееся – трое детей. За неимением лучшего и это сойдёт. Хотя, - замедляется Ирка, желая выдать своё злорадство за разочарование, - из того, что ты прежде рассказывал, можно было ожидать более интересной судьбы. Пусть несчастной, но живописной, что ли, понимаешь меня?

Он понимал. Понимал он, что Ирке выгодно принизить и по возможности вовсе уничтожить эту Ларису, понимал он и ту мысль, которую она проводила «официально», вслух. Дескать, больно уж прозаично, до скуки. То ли дело, если б застали Ларису на какой-нибудь «живописной» точке – ну, скажем, в тюрьме… Что за странная фантазия? Ну, я не знаю, что-нибудь необыкновенное, роковое, колоритное… Выдающееся. Ну, например, министр путей сообщения… Или открытие техническое, изобретение, которое никто не признаёт, уволили её с работы, объявили сумасшедшей или что-то в этом роде. Или в самом деле в сумасшедшем доме… А то какое-то позорное примужнее благополучие. Всё так тихо, аккуратно, благопристойно… Нет-нет, ничего, конечно, плохого, самая достойная для обычной женщины судьба. Для обычной средней женщины… А для выдающейся, за какую ты её выдавал, - нет…

И охает (Ирка), вздыхает разочарованно. Конечно, если бы Лариса оказалась в сумасшедшем доме. Или алкоголичка… Вот тогда был бы предмет для трагедии. Было бы интересно. Главное, взыграло бы чувство вины, долга, кинулся бы спасать, жениться, я не знаю…

Или бы: муж пьяница, дети голодные, и она лопатой землю роет, надрывается, чтобы прокормить детей и пропоить мужа…

Так нет же, муж образцово-показательный…

И так они посетовали, а через неделю – её звонок…

Их не было дома, дочка передала: звонила такая-то из такого-то города.

Интересно! Неделю собиралась и наконец надумала. Позвонит ли ещё? Должна…

Через час действительно – звонок, нетерпеливый, частый: междугородный; Ирка всплёскивает руками, вскрикивает: «Ну же, она!..»

Он хватает трубку, она оттуда – неузнаваемым голосом, корректно:…

…У неё там всё было так: пришла – Серёжа сообщает:

-Тебе звонил твой этот, как его…

-Ну?

-Твой, из юности твоей…

-Уже имена забываешь?

-Старый становлюсь, подскажи сама.

-…Н-нет! – Хотела ведь, на языке вертелся, но побоялась: назовёт, а окажется не он. Она и в мыслях боялась осрамиться перед ним: хотеть, чтоб он, а окажется: нет, и опять, получилось бы, она ценит его слишком дорого (в единицах памяти), а он её нисколько… - Нет, не знаю кто, вспоминай сам.

-Валера.

Ах!.. Сказано. Произнесено. Замерла.

Прошла на кухню, выкладывала продукты. Громко, с весёлым (притворно) любопытством крикнула:

-Ну и чего он хотел?

-Так, привет тебе передать. Хотел узнать, как ты живёшь. Ну, я пдробно известил.

-Что же его интересовало?

-Даже имена детей.

-О! – насмешливо. Гремя в это время посудой, хлопая как можно невозмутимей дверцей холодильника. Умирая, замирая, не смея спросить, позвонит ли ещё. - …Он ещё позвонит?

-Я так понял, что нет. Велел передать привет и что у него всё хорошо.

Раз велел передать, значит – что? – не позвонит?

А для чего вообще звонил? Если у него всё хорошо, зачем звонил, а? Врёт!

-Юля, нарежь хлеб!

-Женя, вынеси мусор.

-Алик, не приставай ко мне, я устала.

-Серёжа, почитал бы ты ему, а?

Страшной клятвой когда-то поклялась… Несколько страшных клятв дала она за свою жизнь, и самая страшная была эта. Она даже в слова не облекалась, эта клятва, одно только сощуренное до танковой щели чувство, нет, не ненависть, а хладнокровие, то хладнокровие, с каким наводят перекрестье оптического прицела на грудь врага и держат, держат, не спуская, повторяя синусоиду вражьего шага, и клятва та была: нажать спуск.