Из записок следователя

– Нисколько. Незнакомец хотел ждать нас на углу Вознесенской улицы, за Дружининским пустырем; туда я и проводил Носова, там же я и отстал от него.

Спросили свидетелей; все они видели Носова с Щукинским до Дружининского пустыря, дальше свидетелей не нашлось. Дружининский пустырь лежал на перепутье к сосновому бору, в котором найден труп Носова.

Щукинский не скрывал своей связи со Стешей, подтвердил даже, что она жаловалась ему на побои.

До сих пор все улики были против Щукинского: неопределенность ссылки на неизвестного человека, вызов Носова из лавки, путь, по которому шли они, связь со Стешей, побои. Теперь же Щукинский стал представлять факты, его оправдывающие: Носов был вызван из лавки в одиннадцать часов, расстояние до лесу было не менее двух с половиной верст, чтобы пройти туда и обратно, требовалось довольно времени, но в первом часу Щукинского видели на совершенно противоположном конце города: он заходил в одно из присутственных мест. Все чиновники подтвердили это и говорили, что они не заметили в Щукинском ни малейшей перемены; он, по обыкновению, смеялся, рассказал какой-то анекдот. Как мог Щукинский в такое короткое время, если он убил Носова, прямо после вызова из лавки, попасть на противоположный конец город? Проехать на лошади? Опять свидетели видели его идущего неторопливо пешком, на нескольких пунктах.

– Вы, господа, стараетесь насколько можно натянуть обстоятельства, меня уличающие, но забываете собрать меня оправдывающие. Позвольте мне помочь в этом вам: односторонность, недостаток следствия, – сказал Щукинский.

Не согласиться с этим нельзя было.

– Вы, наверное, очень хорошо заметили, в каком виде был поднят труп Носова?

Отвечали утвердительно.

– Очень жалею, что меня в это время там не было; но это все равно. Я должен быть вам, господин частный пристав, очень благороден за желание изобличить меня посредством суда Божия. Он мне принес большую пользу. Я пристально вглядывался в труп, клал на него свою руку и заметил, что труп был совершенно свеж, не издавал ни малейшего запаха, нервы и мускулы сохранили свою упругость, словом, в нем не было ни одного из признаков разложения. Не правда ли?

Члены комиссии и с этим согласились.

– Вы, господа, положили, что я убил Носова по выходе из лавки, и потом, совершив убийство, немедленно возвратился в город. Так. Прошло три дня после предположенного вами убийства, труп Носова лежал во все это время в лесу, вы знаете, какая была жарынь в эти дни, знаете, что шел и дождик. Скажите же, пожалуйста: есть ли возможность сохраниться трупу так хорошо, как он сохранился? Я сам слушал медицину и знаю, что разложение, и очень сильное, должно начаться, отчего же его не было? Бабьими баснями факты при следствиях не объясняются.

Явно, что убийство Носова было совершенно не тотчас, как я его вызвал, но гораздо спустя после того, всего вероятнее, в тот самый день, когда труп был найден. Это мое предположение, но я основываю его на физических данных. Где же был во все это время Носов? Куда он исчезал? Осветили ли вы эти обстоятельства, могущие повернуть дело не в ту сторону, куда вы хотите повернуть его? Если я принимал какое-нибудь участие в убийстве Носова, так я не мог оставаться дома в продолжении этих трех дней, а я расскажу вам шаг за шагом, что делал в это время, и подтвержу справедливость моих слов свидетелями.

Стали собирать сведения, что делал в эти три дня Щукинский, и почти все его показания подтвердились; отлучки из дому были, но весьма кратковременные.

Дело, по-видимому, столь ясное сначала, все более запутывалось. Правда, открывались новые улики против Щукинского, но Щукинский был не из таких, чтобы позволить опутать себя, по мере открывавшихся улик, его обвиняющих, у Щукинского являлись факты, его оправдывающие, оправдывая себя, он пускал в ход все: логику, насмешку, знание, способность группировать факты и т. п.

Следствие над Щукинским производила целая комиссия, он был против нее один, но и один он положительно сбивал всех с толку: сегодня следователям казалось, что Щукинский запутался совсем, что ему предстоит один только выход из темного лабиринта – признание в убийстве, назавтра же дело принимало другой оборот, Щукинский завязывал снова ожесточенную борьбу и выходил из нее сильнее, чем прежде.

Улик против Щукинского скопилось довольно, но столько же было и обстоятельств, его оправдывающих. Странно только одно, что каждый из следователей (я их знал всех, между ними были люди в высшей степени добросовестные, не предубежденные), отдавая всю справедливость мастерству защиты Щукинского, ценя обстоятельства, его оправдывающие, вынес полное убеждение, что убил Носова все-таки Щукинский.