Из записок следователя

Рассказ сына о Жилине только и ограничился одним пьянством и дебоширством, но у меня почему-то мелькнула в голове мысль: «не его ли дело Анкудимовы пчелы?» Впрочем, мысль явилась не безотчетно, она имела свои основания (не утверждаю, чтобы особенно твердые, Жилин весьма легко мог оказаться и совершенно неповинным в только что совершившемся преступлении), заключавшиеся в образе жизни Жилина.

Жилин раз уже судился по воровству, но судом был только остановлен в подозрении и водворен в место жительства, под присмотр местной полиции. Жизнь Жилин вел до крайности подозрительную: ходил он то в дырявом полушубчеке, чуть ли не в рубище, то вдруг чуйку суконную приобретет, шапку-мурмолку; карманы гостинцами набьет, девок, солдаток начнет угощать, а где на все это денег он брал – никто не знал.

На вопросы об этом любопытном предмете Жилин все больше смехом отделывался:

– На стороне работами выгодными занимаемся, барки с красным товаром в Астрахань сплавляем. Вашей милости не угодно ли нанять? Цену возьмем сходную: харчи, вина в волю – за деньгами не стойте.

А то песню запоет вроде того, что:

А мы рыбушку ловили
На сухом берегу;
Как у дяди у Петра
Мы поймали осетра…

Поди да и догадаывайся, что в это время он держит на уме.

Жилин был из кантонистов, стало быть, в самой сути весьма своеобразной школы просвещался. Старуха мать, имевшая келенку в Заварихе, выхлопотала для него пропитания, но прошедшее убило в нем все данные, чтобы промышлять пропитание честным трудом. Новая крестьянская жизнь была не по плечу кантонисту. Жилину надо было родиться слишком богатой натурой, чтобы не окончательно зачуметь, чтобы совершенно слиться с принявшим его обществом; стать любезным миру человеком. Жилин не имел в себе таких данных; он был обыкновенный кантонист, из него не могла выйти ни крепкая, кряжистая крестьянская личность, ни удалый молодец больших дорог, из него вышел мелкий воришка.

Раз впоследствии Жилин рискнул на грабеж, но ограблена была старуха; в доме, кроме нее, прислужницы да мальчика лет четырнадцати никого не было, а грабители ворвались в числе четырех человек, стало быть, бояться было нечего, отчаянного риска не представлялось. Жилин совершил это преступление неудачно: в числе других лиц, крайне подозрительных, показанный мальчику, племяннику старухи (во все время грабежа сохранившему удивительное присутствие духа) – Жилин был узнан. Вслед за этим открылись новые доказательства, уличавшие Жилина в грабеже, и хотя он не сознавался, но доказательства были настолько сильны, что суд приговорил его к публичному наказанию, в то время еще существовавшему. Остальные участники в грабеже оставались неизвестными. Жилин, во время следствия державший себя очень смело, струсил, узнавши о приговоре. Озлобясь, что присудили его к наказанию одного, он выдал и всех остальных соучастников, злобно уличал их на очных ставках, корил их судьбой своей, хотя он же был главным зачинщиком в этом деле и если могли корить, так товарищи его, а не он товарищей. К этому же делу он притянул несколько совершенно невинных людей.

Жилин был мстительно мелкая натура, дерзкая до времени, трусливая там, где следовало показать себя.

Без предварительной подготовки такие люди, как Жилин, всасываются миром, лезут под пьяную руку драться, бывают колачиваемы, шумят без толку на сходках, считаются последней спицей в колеснице и только. Земля придерживает их в себе, а крестьянство заставляет разменяться их неширокие порывы на обиходную монету, с которой и проживают они кое-как свой век. С предварительной подготовкой такие люди идут шаг за шагом: от кутузки до острога, от острога до смирительного дома, от смирительного дома до каторги. Сразу заявить себя они не в состоянии. Приглядевшись к такому человеку, да узнавши, откуда вышел он, можно почти всегда пророчески сказать, куда дойдет. У них на роду написано – владимирскую дорожку утаптывать.

Мне довольно приходилось наблюдать такие личности. Судьба их самая печальная: на их стороне нет даже сочувствия общества, что высказывается часто к лицам, совершавшим кровавые дела; там общество невольно покоряется влиянию драматического положения, проявленной силой, размахом мести, увлечением, к людям же, подобным Жилину, общество относится гораздо жестче, оно глухо к их истории.