Из записок следователя

Впрочем, мурзаевцу и нельзя быть неловким; в ловкости и сметке его единственное спасение. Говорю: мурзаевцы у всех окружающих как бельмо на глазу, их ненавидят хуже чертей, слово «мурзаевец» обратилось в брань, это славнее, чем вор, варнак, каторжник. Выведенный из терпения подвигами мурзаевцев, – окружающий мир сермяг лихорадочно-напряженно ждет только удобного случая, чтоб высказать свою глубоко затаенную, долго накипавшую злобу. Много льется мужицких слез, много горькой доли прибавляется к их житью благодаря воровским подвигам мурзаевцев, но зато горе и мурзаевцу, по неосторожности или неловкости попавшемуся в руки врагов: наперед можно сказать – не жить ему на свете; все припомнится ему. Мурзаевские обиды влекут за собой кровавое, часто утонченное жестокое возмездие со стороны обиженных. Мурзаевца не представят по начальству, не поведут в суд. На мурзаевца точатся зубы долгие годы; куски хлеба, отнимаемые им у нищих, возбуждают чудовищный аппетит, ждать тут нечего: на чистом поле, там же, где совершено преступление или устигнут преступник, учреждается не признаваемый законами, но тем не менее безапелляционно приговаривающий самосуд. Приговор этого страшного судилища придавленных и мстящих известен мурзаевцу, его мало того что убьют, над ним сначала еще натешатся. Говорю: долго накоплявшаяся сконцентрировавшаяся ненависть – грозно проявляет себя при расплате, она глуха к мольбам. Если Кубарь-река в полноводье несет разбухший, посиневший труп мимо Мурзаева и если из мутных волн порой покажется бритая голова – то это значит, что сосед мстит грабителю за обиды.

Мурзаевцы тоже не ходят заявлять о гибели своих братий, в глухом молчании замирают совершившиеся драмы, никто из посторонних не ведет счета сложившим на воровском промысле свои удалые головы. Без вести пропавшие есть почти в каждой семье мурзаевцев, хотя многие из этих без вести пропавших давно уже покоятся на родимом кладбище, и их могилы для живых если и служат уроком, но только для следующего правила: воруй, но не попадайся.

Опасности не удерживают мурзаевцев от их промысла. Напротив, между мурзаевцами и окружающим их миром идет постоянная, разжигающая круговая порука: выведенное из терпенья крестьянство тешится и убивает пойманных мурзаевцев, мурзаевцы воруют и в раззор разоряют крестьянство, а при случае тоже не дешево расплачиваются с жизнью. Словом, в молчаливо залегшем вокруг Мурзаева черноземе совершается каждочасно упорно ожесточенная борьба, из которой до нас только редко, редко донесется пронзительно-страшный, подавленный стон.

Постоянство опасностей, жизнь всегда на стороже, выковывают из среды мурзаевцев уже не мелкотрусливых воришек, готовых на плутню, на мизерный обман, посильных, выносливых грабителей, избыток жизненных соков которых мог бы далеко не бесполезно оросить и улучшить окружающую почву.

Что же за условия, под которыми слагались мурзаевцы и живут до настоящего времени?

Их много… Остановимся, да и то мимоходом, только на некоторых. Мурзаевцы по прямой, нисходящей линии происходят от тех узкоглазых степняков, чьи наезды навсегда останутся нам памятны. Раса шла здесь целиком, не принимая в себя чуждых элементов, – условия же времени имели, как я сказал, и здесь только одно последствие: размен крупной монеты на более мелкую, орда преобразовалась в Мурзаево, грабители-властелины в грабителей-конокрадов. С кровью переходили к мурзаевцам отцовские предания, цивилизация шла мимо, ненароком даже не задевая Мурзаево и его соседей, даже больше – она явилась в отношении их только своей изгарью, поддонками. Целые столетия прошли, как мурзаевцы засели в углу Кубарь-реки и Чипмасовских лесов и, засев, замкнулись в самих себе, в мир от отцов и дедов перешедших понятий о нравственности, собственности, праве и суде – луч света не проник еще в эту особняком, ревниво скучившуюся массу… Если современного мурзаевца переселить за пятьсот лет тому назад, то он, я уверен, не почувствовал бы себя в неловком положении и тотчас вошел бы в общее течение тогдашней жизни, так же стал бы драться, грабить, жечь и славословить пророка.