Из меди и перьев

Она глубоко вздохнула и медленно поплелась вдоль домов. Еще шажок, еще пару шажков и тот единственный, у кого было ее сердце, исчезнет за поворотом. Тогда она полетит. Тогда вновь послышится свист между медными перьями. Ах, отчего, отчего ей нельзя быть лишь птицей, петь песни и сказки любому прохожему, зачем этот предательский жар в груди, эта ярость из сердца. Он, верно, лгал ей, что любит ее, да только какое ей дело. Только он ее понимал, только с ним была она целой.

Тихо догорали огни в лагере. Горели факелы на столбах, искры падали во влажные травы. Она тихо, как мышь, вернулась в шатер. Улаф лежал на постели, одет и обут, завалился на перину, как и всякий воин другой. Рядом лежала его старая секира, которой он сбивал замок еще с ее клетки. Кто он ей, думалось Кае. Кто она Сигуру, кто она детям и женщинам? Какой-то будет ее судьба, если она просто все оставит, как есть. Исполнит и волю его, и желание. Позволит ли он ей обрести здесь покой. Может, ждут ее признание и поддержка. Может, обретет Улаф власть, а она станет помощницей первой подле него. Может, позволит он ей быть человеком.

Ее пальцы сжимали тонкий и длинный нож для бумаг. Казалось бы, зачем он кочевникам, да только Улаф давненько метил в высшее общество. Так легко было бы воткнуть нож ему в сильное горло. Проткнуть бы раз, а там и вытечет жизнь из него. Где-то слышала она, где-то в старых байках и песнях, что если убьет она того, с кем ее уговор, то или смерть на рассвете, или прощай навсегда человечье обличье. Что вечно ей ходить в перьях, быть зверем. Морелла того бы хотел, подумалось ей. Это он бы и назвал «признаньем себя». Она вспомнила, как держала чужое сердце в руках, как чувствовала вкус крови во рту. Отчего бы и нет, думалось ей, отчего бы и нет. Ведь никто не позволит ей быть человеком. Она отвела руку подальше. Один удар – и он мертв. Один удар – и никогда больше не будет Каи-Марты, убьет и себя, только зверь и останется.

Послышался шорох снаружи, и она обернулась. Никого. Даже Сигура. Он справился с ней однажды, справится и теперь, ведь он обещал ей расправу, если с головы его господина упадет хоть волос один. Нож для бумаги задрожал в ее руках. Она его опустила. Он выпал из пальцев и, жалко звякнув, остался лежать на полу.

– Нет, – прошептала Кая и попятилась назад. – Нет, я не могу, не могу…

Пальцы прижались к вискам, глаза она закрыла. Она села на пол и прислонилась спиной к его постели. Сердце бешено колотилось и грозило выскочить из груди. Еще одной смерти за сегодня она не переживет. Она тихо закрыла глаза. Он найдет ее на утро спящей возле его постели, точно сторожевого пса. Будут вопросы, будет ругань и клетка, только она даже не пошевелится.

– Пойдем, чудище, – услышала она над самым ухом. – Пойдем, нечего здесь тебе делать.

Сильные руки мягко подняли ее. Сигур вынес ее прочь. Она не сопротивлялась. У себя она коснулась постели, упала на нее в изнеможении и быстро провалилась в глубокий сон. Без единого сновидения.

Глава XX

– Возьми, друг мой, не обожги только пальцы.

Она протянула ему большую глиняную кружку, и он с благодарностью принял ее. Свою она держала на коленях, вместе с ногами залезла в старое кресло-качалку. От молока в кружках поднимался пар, и тонкая пленка уже была на поверхности. В молоко она положила меда с корицей. Шел дурманящий запах. Она вдохнула его поглубже.

– Пей, мой друг, пей на здоровье, – прошептала она и сама сделала большой глоток. Да, так они и будут сидеть здесь до ночи. Пока первые звезды не зажгутся на темном ночном небе. Улаф знал, что сегодня она не явится в лагерь, а значит, не будет и постоянной ругани, и угроз. Она уходила только с рассветом, когда рыцарь крепко спал на постели. Вылезала в широкое окно навстречу морскому воздуху утра, тянувшемуся из доков. Она уходила пораньше, еще даже звезды не гасли, башенные часы пробивали четыре, и легкая дымка тянулась с востока. Будто была она первой птицей, что встречала зарю. Так хотелось улететь на этой заре. Странно, что она до сих пор не знала, хватит ли ей сил перелететь перешеек и отправиться в горы. В те горы, которые любила и знала. Найти селение, в котором про нее не слыхали, поселиться в чьем-нибудь доме доброй служанкой – она ведь прежде была хорошей хозяйкой. А уж какой нянькой она была бы хозяйским детишкам, все бы заслушались. Заслушались песнями, сказками, баснями – но только не так, как рыцарь…