Иван Крылов

«При имени Москвы, при одном названии нашей доброй, гостеприимной, белокаменной Москвы, сердце моё трепещет, и тысяча воспоминаний, одно другого горестнее, волнуются в моей голове. Мщения! мщения! Варвары! Вандалы! И этот народ извергов осмелился говорить о свободе, о философии, о человеколюбии! И мы до того были ослеплены, что подражали им, как обезьяны! Хорошо и они нам заплатили! Можно умереть с досады при одном рассказе о их неистовых поступках. Но я ещё не хочу умирать, итак, ни слова. Но скажу тебе мимоходом, что Алексей Николаевич[33] совершенно прав; он говорил назад тому три года, что нет народа, нет людей, подобных этим уродам, что все их книги достойны костра, а я прибавлю: их головы – гильотины».

Прожитые годы наглядно показали: то, что движется свободой, часто не на пользу. Исполненная страстью справедливости и свободы социальная революция, разрушая старое, прежде всего рождает психологию толпы. А далее, как известно, свобода даётся народу, но пользуются ею уроды, от которых какая может быть справедливость?!

Осознав постепенно нереальность тех высоких идеалов, которые он в молодом запале хотел видеть на русской земле (то было время в какой-то мере моды на свободу), Крылов оставил для себя одну малость: желание лично быть свободным и чтобы его никто не унижал. Оказалось, что свободным можно быть только в баснях.

Ясно, что разлад с действительностью примирения между ним и его веком принести не мог. Ощущать его враждебность на каждом шагу не хотелось. Басня, как никакой другой жанр, позволял прийти к внутреннему согласию, что как у природы нет плохой погоды, так и у истории: как ни плох твой век, он ничуть не хуже предыдущих. К тому же не факт, что завтра будет лучше, чем сегодня.

Судя по всему, со свойственной ему жестокой трезвостью ещё недавно радикальный сатирик-журналист Крылов оказался готов принять окружающую жизнь и с ней примириться. Причём странным образом – хотя вполне добровольно – выбрал для себя в этой жизни такую роль, в которой было труднее всего прийти в согласие с её порядками. Он примерил на себя маску шута, чудака, юродивого, которая дозволяла ни с кем не церемониться и дарила ощущение свободы. И принял решение в ней остаться.

И тут нам следует понять, что нельзя мысленно переносить на его произведения ХIХ века представления о Крылове-деятеле ХVIII века, когда он ратовал за свободу. Слово одно, понятия разные.

Смена, употребим знакомое сегодня, наверное, всем слово, имиджа, повлёкшая и закрепившая достаточно скандальный внешний вид и анекдотическое восприятие поведения Крылова, имела свою логику, свой умысел. Повзрослевший Иван Андреевич начал эру демонстрации иронического взгляда на мир сонного лентяя, которому дозволено совместить реальность и легенду, практический ум и кажущуюся неповоротливость, острые зубы и сметливость, добродушно-саркастическую насмешливость и природную верность взгляда на предметы, способность коротко, ясно и вместе «кудряво» выражать житейскую мудрость и практическую опытность.

Раньше Ивану Андреевичу не доводилось слышать такое в свой адрес: «…его каждая басня – сатира, тем сильнейшая, что она коротка и рассказана с видом простодушия».

Так напишет писатель и декабрист А. Бестужев-Марлинский («Взгляд на старую и новую словесность в России», 1823). О ком? О морализаторе, у которого почти каждая из его басен имела автобиографический подтекст. При этом по сути басню порой было трудно отличить от классического жанра эпиграммы. Хотя, конечно, замаскированный язвительный пафос был скрыт настолько, что не каждый мог догадаться, в адрес кого он направлен. Для примера: кто сегодня не знает крылатого выражения из басни «Любопытный»: «Слона-то я и не приметил».

Если искать у басни сей мораль, то её можно найти в том, что большое видится на расстоянии. Кто-то предпочтёт услышать полезный совет: увлекаясь мелочами, следи, чтобы не оставить без внимания важное и серьёзное. При желании возможен вариант нахождения смысла басни в констатации: главное ускользнуло от внимания. Вам мало? Пожалуйста, ещё: в этой басне Крылов высмеивает такие качества, как ограниченность, недальновидность, узость мышления.