«Господи, владыка всемогущий, оратай и на войне о земле-кормилице кручинится. Нива ему допрежь всего… Эх, кабы без бояр пожить да волюшку мужику дать».
Поздними вечерами, когда рать валилась на ночлег, Иван Исаевич уходил из душного шатра в поле. Нива неудержимо влекла, волновала душу.
– Стосковался в полону-то? – вопрошал неизменный сопутник Афоня и, не получив ответа, словоохотливо продолжал. – Да и как не стосковаться, сосельничек. Там, в полону-то, небось и нивы не видел. Земля у янычар, чу, неладящая. Горы да камень, негде сохой ковырнуть. На Руси же вон какое раздолье, паши не выпашешь. А землица? Богова землица. В этих краях без назему родит.
Иван Исаевич неторопливо шагал вдоль межи.
– Через пару недель и зажинать в пору. Так ли, Афоня?
– Боле и ждать неча. Вон какая сушь. На Илью-то уж всяко зашаркают.
– Зашаркают, Афоня, – с благостным упоением протянул Болотников и ступил в янтарную ниву. Эх, то-то бы с косой разгуляться! Снял бы суконный кафтан, облачился в чистую рубаху, помолился – и пошел валить знатный хлебушек. Звень, звень! Солнце пожигает, рубаха липнет к спине, а на душе покойно и радостно. Зажинки, перво-хлебье!
И грезится Ивану: мужики косами звенят, бабы перевяслами снопы вяжут. Иван идет позади Исая; тот, высокий и сухотелый, сноровисто и ловко кладет ярицу в широкий тугой валок; ветер треплет потемневшую от пота рубаху, кудлатит седые космы волос, колышет густую бороду. А коса знай пошаркивает, знай роняет на жниво спелый хлебушек. Любо в поле!
А тут, как полдник приспеет, и Василиса с узелком. Поклонится жнецам в пояс, молвит:
– Бог в помощь. Снедать пора.
Пригожая у Ивана женка, всему селу на загляденье. Старики и те дивятся:
«Экой красой бог девку оделил. И статью, и лицом взяла, и на работу досужа. Знатная молодка у Ивана».
Слушать отрадно, но еще отрадней жаркие Василисины слова внимать. Прильнет хмельной ночью, заголубит.
«Люб ты мне, Иванушка…»
А вот и Никитка полем бежит.
«Глянь на сына, Иванушка. Ишь, какой добрый молодец».
И впрямь: крепкий, кудрявый, будто дубок стоит. Сын, родной сын, чадо богоданное!
Шли полем, обнявшись за плечи: он, Василиса, Ники-тушка. То ли не счастье, господи!..
– Иван Исаевич!.. Батько!
Возвращаясь из сладких грез, обернулся на голос; пред затуманенными глазами – стремянный.
– Гонец из Путивля. Ждет тебя, батько.
Глава 10 ДЕЛА ДА ЗАБОТЫ
Примчал посланец Шаховского; грамоты не было, молвил на словах:
– Князь Григорий Петрович повелел сказать, воевода, что он недоволен твоим стояньем. Князь велит немедля выступать на Кромы.
– Аль с; печки видней Шаховскому? Уж больно прыток! – Болотников взад-вперед заходил по шатру. – Донеси князю: пока большую рать не соберу, не выступлю.
Гонец поскакал в Путивль, Болотников же прилег отдохнуть. Но сон не шел, одолевали заботы; день-деньской на ногах, надо всюду поспеть, за всеми досмотреть: за головами и сотниками, что обучали молодых ратному делу, за пушкарями и пищальниками, что готовили наряд к сражениям, за походными кузнецами и бронщиками, ковавшими мечи, сабли, боевые топоры и рогатины… Всюду нужен глаз, подсказ да добрый совет. Забот – тьма-тьмущая! Из головы не выходили Кромы. Восставшие, осажденные царевым войском, ждали помощи.
«И все ж время еще не приспело, – раздумывал Иван Исаевич. – Ныне к Михайле Нагому князь Трубецкой подошел. Рать собралась немалая, наскоком ее не осилишь. Надо и дружину сколотить, и врага распознать».
Дружина полнилась с каждым днем. «Листы» взбудоражили польские и северские уезды. На стан прибывали крестьяне и холопы, бобыли и посадские тяглецы, монастырские трудники и гулящие люди; шли с топорами и косами, а то и просто с дубинами.
– Слабо оружье, – сожалело высказывал воеводам Иван Исаевич. – На кузнецов навалитесь. Но чтоб горячку не пороли. От худого оружья проку мало.
Кузнецы ковали денно и нощно, замаялись.
– На вас вся надежа, – подбадривал Болотников. – Скоро уж и на Кромы двинем. Будет вам и роздых, а покуда порадейте.
Но кольчуг, колонтарей и панцирей не хватило и на треть войска.
– Ничего, ребятушки, будет вам и полный доспех. Лишь бы до бояр добраться. Там и сукно, и кафтан, и оружье знатное.
Войско готовилось к сраженьям. Не дремали и лазутчики из ертаульного полка; не было дня, чтоб они не крались под Кромы.
Болотников упреждал:
– Будьте усторожливы. Трубецкой повсюду заставы выставил, проскочить их мудрено. А коль проскочите, зри в оба. Все примечайте: где и как войско встало, велика ли рать, где воеводский стяг и конная дружина. Особо о наряде изведайте. Много ли пушек и зелья к Кромам прибыло и где оные пушки расставлены. Считайте, смекайте и врагу не попадайтесь.
– Добро бы языка взять, – молвил Юшка Беззубцев
Но языка схватить пока не удавалось: Трубецкой оградил стан крупными конными разъездами. Лазутчики доносили скупо.
Болотников тревожился:
– Мало, мало ведаем о вражьем войске. Надо проникнуть в самый стан. Пошлю, пожалуй, целую сотню.
– Сотню? – озадаченно глянули на воеводу военачальники.
– Сотню, други, – твердо молвил Иван Исаевич. – Но о том надо крепко покумекать.