Читаем Иван Болотников Кн.2 полностью

Полковые начальники еще более насели.

– Не томи рать, воевода. Пора!

На стороне Болотникова оказался один лишь Юшка Беззубцев.

– У Трубецкого и рать велика, и наряд крепок. А как войско стоит – не ведаем.

Всех больше недовольствовал Федор Берсень. С досадой передразнил Юшку:

– «И рать велика и наряд крепок». Не лишку ли осторожен? Дали раз по шапке, так в кустах сидеть? Да казакам без дела сидеть тошнехонько. В поход, воевода!

– Подождём! – сурово и непреклонно говорил Болотников.

В рать вливались все новые и новые силы. Прослышав о грамотах царя Дмитрия и «листах» Болотникова, в войско прибыли повольники с Дона и Волги, Хопра и Медведицы, Северного Донца и Маныча…

«Крепко же народ вознегодовал на бояр. Славная рать копится, – радовался Болотников. – Поглядел бы царь Дмитрий на свое воинство. Не довольно ли ему в Речи Посполитой сидеть? Не пора ли на Русь возвращаться?»

Намедни получил от Молчанова грамоту. Михайла отписывал: царь Дмитрий Иванович ждет от своего Большого воеводы решительных действий, повелевает немешкотно идти на Москву. Всем неймется: царю, Молчанову, Шаховскому, ратные воеводы одолели. Но сердце подсказывало: не торопись, спознай врага и вдарь наверняка. Не торопись, воевода!

Сновал по дружине. Как-то, поустав от хлопот, привалился на лугу к стожку сена; по другую сторону заслышал разговор ратников:

– Сенца-то, почитай, на весь обоз запасли. Добро, мужики не скареды, не пожалели покоса. И ить мирской луг подчистую скосили.

– Не скареды, – поддакнул другой. – И сенцом, и хлебушком снабдили. Последки, грят, отдадим, лишь бы Дмитрия Иваныча на престол утвердить.

– Добро бы так. Чать, помните, как Дмитрий Иваныч о народе пекся?

– Токмо и вздохнули при Дмитрии.

– Крепко вздохнули. Царску десятину не велел пахать, Юрьев день мужикам вернул. Праведный царь!

– Праведный! То-то вся северская земля за Дмитрия встала35.

– А я, братцы, иное слышал. Чу, царь Дмитрий от православной веры отшатнулся.

– Брехня!

– Беглый поп московский сказывал. В Белокаменной его сана лишили, так он в Путивль утек. Ныне же в рати батюшкой. Сказывал, что-де государь Дмитрий Иваныч на Москве в храмы не ходил, а все с латынянами якшался. Де, настоль онемечился, что даже в царицы еретичку взял. Не грех ли то, православные?

– Врешь, Кирейка. Не возводи хулу на царя Дмитрия.

Иван Исаевич вышел из-за стога.

– Кто из вас Кирейка? – строго спросил он.

– Я, отец-воевода, – смирнехонько ответил неказистый, остролицый мужичонка с быстрыми бегающими глазами.

– Так, сказываешь, царь Дмитрий Иваныч христову веру предал?

– Я о том не сказывал, не сказывал, отец-воевода, – заюлил Кирейка. – То поп Евстафий изрекал.

– Что за поп? Что за блудная овца появилась в моей рати? Где он?

– В Передовом полку, отец-воевода, – продолжая низехонько кланяться, отвечал ратник.

– Добро бы глянуть на оного попа.

Отцу Евстафию учинили сыск. Иван Исаевич поручил расспросить попа вернувшемуся из северских городов Матвею Аничкину.

– Чую, неспроста рать мутит. Пытай накрепко. Матвей принялся за дело с усердием. Через два дня

доложил:

– Евстафий сказался попом с Никольского прихода. Де, пять лет на Фроловке Белого города службу правил. Я ж московитян сыскал. Не знают такого батюшку. В Никольском храме отец Федор в попах ходил.

– Что мыслишь о том, Матвей?

– Мнится мне, лазутчик. Никак из Москвы Василием Шуйским заслан. Поп еще в Путивле царя Дмитрия хулил.

– А Кирейка?

– Кирейка пришел вместе с Евстафием.

Лицо Болотникова ожесточилось. Козни Шубника! Боярский царь ушами не хлопает. Норовит подорвать народное войско изнутри, лишить его веры в царя Дмитрия. Жестко молвил:

– Обоих пытать огнем. Змеиные души вытряхнуть! И «поп», и Кирейка пыток не вынесли. Не только во

всем повинились, но и выдали имена других лазутчиков. Их оказалось пять человек, мутивших повольников во всех полках.

Вершил суд сам Болотников.

– Зрите, други, на этих христопродавцев. Засланы они в дружину самозванным царем Шубником. То боярские лизоблюды и прихвостни. Проникли они в рать, дабы на истинного государя Дмитрия Иваныча хулу возвести. Государь-де Дмитрий вор и богоотступник, еретик и народный притеснитель. А так ли оное, други?

Дружина гневно отозвалась:

– Врут, злыдни!

– Царь Дмитрий к народу милостив!

– Не Дмитрий Иваныч, а Васька Шуйский народа погубитель!

– Покарать изменников!

Иван Исаевич поднял руку.

– У Шубника в судьях – бояре да дьяки. Мы ж будем судить всенародно, и суд наш самый праведный.Что укажете изменникам?

– Казнить, воевода!

Лазутчиков повесили на осинах.

<p>Глава 13 АФОНЯ</p>

– Погодь, Силантий, не горячись, – прикрывая Афоню, молвил Ерема.

– Зарублю! – продолжал яриться пятидесятник, отталкивая молодого пушкаря.

– Да уймись же, Силантий! Ужель экий сверчок стрельцов посек?

– Не один он был, а с луганскими мужиками. Те ж давно на стрельцов крысились, сволочи!

– И все ж уймись. Сведем мужичка к голове да спы-таем. Уймись, Силантий.

Пятидесятник двинул кулаком Афоню по лицу и вложил в ножны саблю.

– Айда к Смолянинову.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза