Ив Сен-Лоран

Эта легкость до сих пор отличала его костюмы и смокинги, бестселлеры модного Дома. Но что заставляло верных клиенток одеваться только у него? Нужно было пройти три сеанса примерки, месяц ожидания, а потом за него выставят счет почти в 140 000 франков (эквивалент 28 000 евро)… Со временем его модели стали прозрачнее, тесьма на краю отворотов исчезла, подкладка в области талии стала гибче и подвижнее. Утолщения в несколько слоев, отвороты карманов с подкладкой позволили силуэту андрогина стать более женственным, не меняясь в корне. «Другие это замечают, вы же об этом забываете», — говорил Жан-Пьер Дербор, технический директор мастерских Высокой моды Дома на авеню Марсо, куда все еще входили как в храм, отделанный зеленым и золотым, в сопровождении продавщиц в черном. Фланель, тонкое сукно, габардин, костюмная ткань — материал давал импульс. «Здесь есть ткани, которые хорошо сидят, они сухие, но не ватные. Мягкие. Когда они хорошо ложатся, понимаешь, что первое впечатление от ткани не подведет тебя».

Пять метров ткани, девяносто часов работы для пиджака, сорок часов — для брюк. Накладные плечи — одна из важнейших составляющих костюма, которая «держит» пиджак, делает силуэт точным, одной прямой обозначая линию спины. Часами выпрямляемые с помощью утюга накладные плечи давали линию плеча, ее секрет заключался в игре прямого угла и легкости при носке. Шелковые подкладки, вышитые гладью; петли, прошитые вручную — в мастерской использовали особую технику, так называемые руки Сен-Лорана, именно они делали ткань «матовой» и при этом живой. Все было продумано с самого начала, все взаимосвязано. С рукавами не было никаких проблем. Говорили, что Ив Сен-Лоран вдохновлялся мужскими костюмами. «Он привнес в костюм дополнительный комфорт», — сказал юноша, недавно взятый на работу, очарованный мастерской «господина Жан-Пьера». Что касается брюк, они подчинялись той же строгости линий. Закрепки, разглаженные утюгом; косым швом по краю кармана нашитая органза, чтобы он не пополз; усиление пояса с помощью атласной ленты; утюгом смягченные раструбы — все это рассчитывалось до миллиметра. «Что важно, — объяснял Жан-Пьер Дербор, — так это безупречность ткани и то, как она ложится при движении. Если раструбы слишком коротки, брюки будут тянуть, если они слишком длинные, то будут спадать».

Чем выше взлетали модели к небесам, в безмятежные эмпиреи, тем более мэтр казался сломленным, застывшим в своей изоляции. Гнев проявился в его интервью немецкому еженедельнику Focus. «Я в ужасе от того, что вижу. Это жалкое и комичное зрелище, оно подошло бы скорее для кабаре. Я считаю опасным направление, в каком движется Высокая мода сегодня. Люди, которые не хотят создавать моду, а только парфюмы и лицензии, пошли за Гальяно. Никто больше не продает платья. Клиентки приходят ко мне. Но я боюсь увольнения десятков рабочих в этих модных домах…» Приговор не подлежал обжалованию: «В Высокой моде после Коко Шанель и меня ничего не будет»[948].

В январе 1997 года галерея Ивона Ламбера вывесила большие баннеры для панорамных обманок в духе Берара, среди которых модели Жан-Поля Готье предстали перед залом как «поклон мэтру Высокой моды». Смокинги-халаты, болеро из перьев на голое тело — все это немного от Сен-Лорана, только в мрачном варианте черного детектива или парижской ретромелодрамы. Мы узнаем платье-гитару, сфотографированное когда-то Жан-Лу Сиеффом в 1971 году. Только оно было надето не на женщину, а на мужчину… От дефиле к дефиле слухи росли, пока Пьер Берже не выступил в 1998 году с официальным опровержением: «Нет, Жан-Поль Готье не является преемником Ива Сен-Лорана»[949]. Сам кутюрье, который до этого часто критиковал модельера, был теперь нежнее в комментариях: «Мне очень нравится Жан-Поль Готье. В нем есть что-то сумасбродное, есть талант к правильному покрою». Так он говорил о модельере, чьи мужские плащи и брючные костюмы воспринимались как дань уважения Сен-Лорану, учителю без учеников, кто не переставал говорить о своем учителе — Кристиане Диоре.

В Париже всемогущий Бернар Арно руководил медийным раскладом. Соперничество с холдингом LVMH слышалось в словах Пьера Берже, осуждавших «корпоративное спонсорство». «Никогда не путайте меценатство и спонсорство. В сущности меня никогда не интересовала прибыль, что бы я ни делал. Я был бескорыстен, — утверждал Пьер Берже. — Я не верю в предпринимателей-меценатов. Иногда им лучше покровительствовать камамберам, нежели произведениям искусства. Чтобы быть меценатом, нужно любить то, чему ты оказываешь покровительство. Меценатство не означает обмен. Меценатство просто позволяет художникам работать. (…) Сегодня меценатами себя объявляют продавцы подержанных шмоток или парфюмерии, они хотят выставить напоказ свое имя и совершить обмен. Это им так же идет, как курице — зубочистка. Когда я вижу кожевника, спонсирующего выставку Гогена, я не понимаю, что тут делает кожевник».