Ив Сен-Лоран

«У него пятнадцать или восемнадцать лишних килограммов, потому что он позволил им появиться. Это полная анархия в буржуазном смысле этого слова. Он всегда хотел выглядеть жертвой. Он был любознательным молодым человеком, веселым, очень умным, с зорким взглядом на мир, но и с большими периодами прострации и депрессии. В то время он еще управлял ими, — вспоминал Пьер Берже. — Создатели — это монстры, перед которыми всё сдается и все должно сдаваться. Он же всегда подавал себя как жертву. Да, он жертва и глубоко несчастен. Но его худший палач — он сам. Если мы не будем обращать внимания на его садомазохизм, мы его потеряем».

Похоже, ему все еще нужно было укреплять решетки своих тюрем, чтобы лучше скрываться за ними со своими мечтами. Он восхищался Прустом, «человеком, который пожертвовал жизнью ради работы». Но действительно ли он пожертвовал жизнью? «В Прусте он нашел нервозного человека, похожего на него, отшельника!» — объяснял Пьер Берже, судя о нем с той твердостью, что делает возможной только любовь, когда она знает, что обречена. «Он калека со стороны сердца». Именно в 1993 году, во время подсчета финансового баланса, Пьер Берже заявил: «Я бросился с головой в моду ради Ива. Разделяя его жизнь, я хотел говорить с ним на его языке. Я понимал, что он никогда не удосужится узнать, как говорить на моем языке. Я самый важный человек в его жизни. Потому ли это, что он любит меня больше всего на свете, или потому, что я ему нужен? Я не знаю».

Тайна сгущалась вокруг этих двух мужчин: Ив Матьё-Сен-Лоран, подросток в черном костюме, когда-то прибывший в Париж с чемоданом, где лежали пятьдесят рисунков, и Пьер Берже, родившийся на острове Олерон. Что за невероятный дуэт, построивший свою империю, словно золотой город на руинах конца света. Два человека объединены в одном деле, скованы страстями, ненавистью и интересами, которые раскроет только история. Они царствовали в Париже до такой степени, что улицы, по-видимому, были придуманы для них: один жил на улице Вавилон, другой — на улице Бонапарта, куда он переехал в 1993 году из отеля «Лютеция». Пьер Берже признавался: «На улице Вавилон я у себя дома. У меня в кармане ключ от этой квартиры». По поводу Ива он говорил: «У него замечательный рисунок, но он не знает, как делать перспективу. Я не переставал ему говорить: бери уроки рисования! Он никогда не хотел погружаться в искусство. У него довольно счастливая рука. Иногда это немного лирично, но это далеко не бездарно. Очевидно, что он пытался найти выход», — утверждал Пьер Берже. Он не считал моду одним из основных искусств, хотя всегда создавалось впечатление, что он в это верит. «Он слишком талантлив для этой профессии. В нем живет гений».

Ив Сен-Лоран искал цвет в глубине самого себя. Как и Гоген, рисовавший оранжевые реки и красных собак, кутюрье окрашивал реальность видениями, впрыскивая в этот умирающий мир особый эликсир, что делало его красивым и безумным и поддерживало его в искусственно-живом состоянии. Это было царство русалок, мечтавших стать самыми красивыми, самыми благоухающими, вызывающими зависть. Он похитил у женщин их страсти, чтобы вернуть их более красивыми, плывущими в красных и золотых тонах. Он покрасил небо на своих тканях и завернулся в них. Стены империи Yves Saint Laurent были наполнены лилиями из Касабланки, что наводило на мысль о цветке запретной страсти или цветке геральдической королевской славы. «Я амбициозен», — говорил он.

Его цвет то грохотал, как гром, то дрожал, как от озноба. Наконец, становилось понятно, что было еще что-то другое, кроме цвета. В марте 1987 года я впервые посетила модное дефиле Сен-Лорана в Квадратном дворе Лувра. Это было похоже на пощечину. Фиолетовое платье из тафты, отененное тюлем, болеро из бирюзовых перьев. Публика аплодировала стоя, вся залитая светом. Особенно мне запомнилось длинное платье, похожее на черный амариллис, с подкладкой из ярко-розового атласа, которая освещала его изнутри. Почему его розовый цвет был более розовым, чем у других? Его красные тона более красными? Эту тайну мы пытаемся разгадать, но все усилия напрасны, вы можете собрать все факты, запутаться в них, но загадка остается.

У него был дар, чтобы израсходовать свою жизнь до конца, разрушить себя, позволить себе дойти до дна и проникнуть в тайны женщин, которые делают их стройнее, выше, не искажая фигуру. Он посылал им мысленные приглашения, позволял им приходить к нему, применяя в моде правила любви. Ничего не спрашивал. Наблюдал. Ожидал. Делал их не просто красивыми, а прекрасными. И они говорили о нем, как говорят о любовнике.