Юность Пушкина

Когда те исполнили приказ, прочие лицеисты с шумом бросились на колени вслед за товарищами. Фролов сделал знак подскочившему Мейеру: Мейер бросился между лицеистами и стал поднимать то того, то другого, но те снова бухались на колени, чуть только он отходил. Мейер поднимал Яковлева:

— Вставайт, вставайт! Нельзя.

— Почему? Я молюсь за господина инспектора. За него иначе нельзя — бог не послушает.

Александр, вместо того чтобы стоять на коленях, сел на корточки и смеялся. Фролов после молитвы подозвал его к себе:

— Вы нарушаете благочиние, господин Пушкин. На три дня в карцер!

Александр сидел «в уединенном заключении», как официально именовался карцер, на втором этаже около канцелярии. Окна были в церковную ограду. В комнате ничего не было, кроме табуретки. Он писал на подоконнике и напевал:

И Муза верная со мной,
Хвала тебе, богиня!
Тобою красен домик мой
И дикая пустыня.

Он смотрел в окно, где в осенних сумерках неподвижно стояли березы с увядшей листвой в церковной ограде. Вдруг Александр оживился, распахнул окно. К окну подошла Наташа в деревенском платочке с каким-то кузовком в руке. Она показала на кузовок и сказала:

— Вот вам, чтобы не скучали.

— Вы ангел, Наташа.

Александр уже готов был выпрыгнуть из окна, но Наташа его остановила:

— Погодите. Я и веревочку припасла!

Она ловко закинула конец веревки в окно, и Александр поднял кузовок кверху.

Наташа сказала:

— Не скучайте! — и ушла.

Александр развернул кузовок. Там было варенье, деревенские булочки, вишни, два яблока. Кроме того, записка: «Вот вам, милый друг, деревенский гостинец, чтобы вы не скучали».

Александр прежде всего закусил яблоко, потом попробовал пальцем варенье и промычал с набитым ртом:

И Муза верная со мной,
Хвала тебе, богиня!

IX. Торжество поэта

Александр почти три года не видался с родными и очень обрадовался, узнав, что Надежда Осиповна с детьми поселилась в Петербурге. Только Сергея Львовича еще не было — он служил в комиссариате резервной армии в Варшаве.

В Царском Селе был открыт Благородный пансион при Лицее, и туда решено было отдать девятилетнего Льва. Благородный пансион был как бы младшим братом Лицея. Воспитанники принимались туда моложе, чем в Лицей. Надежда Осиповна с Олей стали часто навещать Царское Село. Александр водил их по разным уголкам парка и показал колонну, воздвигнутую «Победам Ганнибала», то есть Ивана Абрамовича, родного дяди Надежды Осиповны. Она была очень довольна.

По рассказам Оли Александр представлял себе домашнюю обстановку в Петербурге: вот престарелая моська, которую укутывает Оля; вот диванная, где сестра читает любимые книги; вот она играет Моцарта или Пиччини.

Александр представил сестре и матери своих товарищей. Надежда Осиповна с удивлением поглядела на долговязого Кюхлю, который при первом знакомстве изогнулся с грацией испанского гранда. Но Оле он очень понравился.

— Какой смешной, а какой славный, — сказала она.

Раз Надежда Осиповна привезла даже Арину Родионовну, которая заплакала от умиления, увидя своего воспитанника в синем сюртуке, подросшего, с проглядывающей русой щетиной на щеках.

В один из приездов Оли Александр преподнес ей свое послание, где говорил, что он оставит свою «темную келью», бросив под стол «клобук с веригой», и прилетит «расстригой» прямо в «пышный Петроград» к ней в объятия. Оля была очень польщена. Она уже знала, что брат настоящий писатель, печатающий свои стихи в журнале. Василий Львович показывал ей стихотворение «К другу стихотворцу», хотя и с подписью «Н. к. ш. п.». Несколько дней она не расставалась с книжкой «Вестника Европы», взятой из лицейской библиотеки.

Александр рассказывал Оле про Александра Ивановича Галича, который весной 1814 года заменил заболевшего Кошанского. Это был молодой человек, недавно окончивший немецкий университет, знаток немецкой философии. В Лицее он преподавал российскую словесность и латинский язык. С лицеистами держался по-дружески. Он приезжал из Петербурга и останавливался в комнате эконома Золотарева. Там у него собирались лицеисты, которых он угощал. Особенно сошелся он с Александром и советовал ему приняться за что-нибудь важное, достойное его таланта. В стихах Александра эти собрания у «доброго Галича» изображались как дружеские пиршества.

В конце года назначены были переходные экзамены из «младшего возраста» в «старший». Бывшие мальчики превращались в юношей, «студентов». Программа экзаменов обсуждалась на конференции профессоров. Экзамены долго откладывались и состоялись только 6 и 8 января 1815 года. На публичные экзамены предполагалось пригласить знатных лиц и родственников лицеистов. В числе приглашенных был и знаменитый Державин. Больше всего споров было, кто станет читать собственные поэтические произведения. Куницын решительно заявил, что чтение собственных стихов должно быть поручено Александру Пушкину.