История ошибок

Мякишев шел по Бульвару Мира и думал о мире. У него была привычка думать о том, с чем связано название той или иной улицы, так он боролся с броуновским движением мыслей в голове. На улице строителей он думал о строителях, на улице интернационалистов об интернационалистах, на улице Таттимбета ни о чем не думал, так как не знал, кто такой Таттимбет. И так далее. Сейчас он думал о мире, и думы эти причиняли его сердцу самую острую боль. Когда он начинал думать о мире, его бросало в жар, начинало трясти, мир был живым кошмаром среди бела дня. Мир представлялся Мякишеву стоглавым чудовищем, бессмертной, разрастающейся до неимоверных размеров гидрой, готовой в любую минуту безнаказанно сожрать его. Куда бы ни кинулся Мякишев, везде было отвратительное тело этого чудовища: облупленные, мерзлые стены психиатрических лечебниц и тюрем, выкрики лжепатриотов и лжепророков, вкладывающих в руки освященное ими оружие, бесчисленная вереница кабинетов, набитых надменным, орущим человеческим мясом, вездесущие экраны с голыми женскими и мужскими задницами, трясущимися во имя великой телесности, какие-то пузатые дядьки, решающие, как надо правильно жить человеку на другом конце земного шара, кормежка однообразной, бесполезной информацией, которую хочется во что бы то ни стало выблевать из себя, бесконечное говорение людей, превратившее язык в нечто самостоятельно живущее и никак не сообщающееся с действительностью, взгляд ближнего на тебя как на средство, а не на цель, и многое другое. Вот что такое мир, черт побери, попробуй его полюби. Мякишев часто вспоминал детство, когда его мир ограничивался детской комнатой и игрушками. Потом он стал расширяться до детского сада, школы, университета и взрослой жизни, и каждый раз Мякишев ожидал от нового кусочка своего мира чего-то подлинно значимого, необходимого. Он верил, что только набирается духовных сил и опыта, чтобы сделать нечто великое для мира, когда тот стряхнет с себя пену и предстанет перед ним во всей своей умопомрачительной наготе, подобно Венере Боттичелли. Но этого не случилось. Из пены вышло то мерзкое чудовище, которое теперь нависло над бедным мечтателем. Как он мечтал теперь возвратиться в тот нежный возраст блаженного незнания, в свою маленькую комнату с игрушками! Но то, что ты увидел и прочувствовал забыть нельзя, даже перестать ненавидеть людей, которых ненавидел двадцать лет назад, как оказалось, тоже невозможно. А возможно, думал Мякишев, человек вообще никуда не уходит из своей детской комнаты, просто со временем комната становится размером с мир, игрушками становятся другие люди, а ребенок становится морщинистым и одиноким.

Погруженный в эти размышления, Мякишев и не слышал, как вдогонку ему неслись забористые проклятия. Понятно, почему он их не слышал, ведь они доносились из-под его ног от маленьких существ, которых мы называем муравьями. Так и не докричавшись до Мякишева, муравьи столпились вокруг своего товарища, только что погибшего под ботинком этого человека.

– Уже десятый за день, – печально промолвил муравей по имени Джо. – Слишком много мы терпим в последнее время от людей. И неудивительно, только взгляните на человека, он настолько занят собой, что считает неважным смотреть под ноги. Как он самонадеян и эгоистичен, раз считает свое существование более ценным, чем наше. Неужели человек поверил в эти ветхозаветные бредни о том, что все вокруг создано для его увеселения? Как же он слаб и глуп, если до сих пор верит в свою избранность и в божественный план по поводу нее!

– Да он верит во все, что ему выгодно! – вскричал муравей по имени Боб. – Все, что поддерживает его пустое, никчемное несение тела в пространстве и времени, он называет священным. Просто смешно! Для него священен бог, которого он никогда не видел, но который обещает вечную райскую жизнь; культура, которая принуждает его быть не собой, но зато не дает людям сожрать друг друга; война, которая взамен оторванных рук дает пожизненную пенсию, и тому подобное. Все для него священно, но только не сама жизнь.

– Нет в человеке благоговения перед жизнью, – с горечью добавил самый старый муравей по имени Чарльз.

– Достал уже этот антропоцентризм! Достало его экзистенциальное нытье! – подхватил муравей по имени Курт. Везде у него одни проблемы. Носится со своим сознанием как курица с яйцом. Человек – проблема, реальность – проблема, бог – проблема, добро и зло – проблема. Ему надо было себя назвать человеком проблемным, а не разумным.

Всем понравился юмор Курта, и муравьи дружно рассмеялись. Но тут же снова воцарилось трагическое молчание, так как бездыханное тело товарища по муравейнику продолжало неотомщенным лежать на земле.

– Ничего, – постарался всех успокоить муравей по имени Сэм, – неизмеримое тщеславие человека и станет причиной его гибели. Кто забирается выше всех, тому и падать больнее. А человек очень близок к падению, если он уже не сорвался в бездну, на что указывает вся современная литература и философия.